Аслан выпрямился, вытирая слёзы рукавом.

– Я хочу пойти с тобой, Амира. Я не буду обузой. Я научусь сражаться, как мой отец.

Амира посмотрела на него, и в его глазах она увидела не только страх, но и решимость – ту же, что горела в Хабибе, когда он бросился на тварь. Она кивнула, положив руку ему на плечо.

– Хорошо. Но ты будешь слушаться меня и Хамиду. Без споров.

Он кивнул, и в его взгляде мелькнула тень улыбки. Амира повернулась к старухе.

– Когда мы уходим?

– Сейчас, – ответила Хамида. – Солнце встаёт, и тьма отдыхает в его свете. Нужно успеть уйти подальше, пока она не вернулась.

Амира не стала спорить. Она подняла клинок Хабиба, вложила его в ножны и помогла Аслану встать. Они с Хамидой собрали то немногое, что осталось: флягу, узелок с хлебом, уцелевший в доме Хадижат, и старый плащ, который Амира накинула на плечи Аслана. Люди Тхача смотрели на них, некоторые перешёптывались, другие отводили взгляд, но никто их не остановил. Смерть Хабиба и свет Амиры оставили след в их душах, и деревня, которая когда-то была их домом, теперь казалась чужой.

Они покинули Тхач, когда солнце поднялось над горами, заливая ущелье золотом. Тропа вела на восток, к Шхафиту, и Амира шла впереди, её клинок висел на поясе, а сердце билось в ритме шагов. Аслан шёл рядом, его палка, которую он подобрал во дворе, стучала по камням, а Хамида следовала за ними, её посох отбивал ритм, который был старше времени.

День был ясным, но холодным, ветер дул с вершин, принося запах снега и сосен. Они шли молча, каждый погружённый в свои мысли. Амира думала о Хабибе, о его последнем крике, о том, как его кровь пропитала землю. Она думала о Древе, о его свете, который звал её, и о тьме, которая теперь знала её имя. Аслан смотрел на горы, его глаза были полны любопытства и страха, а Хамида шептала что-то себе под нос – заклинания или молитвы, которые звучали как древние песни.

К полудню они достигли перевала, где тропа раздваивалась. Одна вела вниз, к реке Пшиш, чьи воды блестели вдалеке, другая поднималась выше, к скалам, которые возвышались, как зубы дракона. Хамида остановилась, воткнув посох в землю.

– Здесь мы отдохнём, – сказала она. – Но ненадолго. Горы чувствуют нас, и не все их взгляды дружелюбны.

Амира кивнула, опускаясь на камень у тропы. Аслан сел рядом, положив палку на колени, и посмотрел на неё, словно ожидая слов. Она заставила себя улыбнуться, хотя улыбка вышла кривой.

– Ты в порядке? – спросила она.

Он кивнул, но голос его дрогнул. – Я скучаю по отцу.

– Я тоже, – тихо сказала она. – Но он хотел бы, чтобы мы были сильными. Чтобы мы шли вперёд.

Аслан снова кивнул, его пальцы сжали палку. Хамида посмотрела на них, её взгляд смягчился, но она ничего не сказала. Она достала из своего узелка кусок сыра, отломила по кусочку для каждого и протянула им.

– Ешьте, – сказала она. – Вам понадобятся силы. Шхафит далеко, а тропы к нему непростые.

Амира взяла сыр, и его солёный вкус вернул её к реальности. Она ела молча, глядя на горы, которые ждали их впереди. Ветер теперь дул мягче, но в его шёпоте она слышала отголоски той мелодии, что пела ей у камня. Он звал её, и она знала, что не сможет повернуть назад.

Когда они закончили, Хамида поднялась, и её посох стукнул по камню.

– Пора, – сказала она. – Восток зовёт, и мы ответим.

Амира встала, её рука легла на клинок Хабиба. Аслан последовал за ней, его шаги были неуверенными, но решительными. Они двинулись вверх, к скалам, и горы сомкнулись над ними, словно стражи, хранящие тайны прошлого и будущего.

Солнце скрылось за горами, оставив лишь слабый багровый отблеск на вершинах, который быстро угасал, уступая место ночи. Тропа, ведущая вверх от перевала, становилась всё круче, камни скользили под ногами, а ветер, дувший с востока, нёс с собой холод, острый, как лезвие кинжала. Амира шла впереди, клинок Хабиба висел на поясе, а глаза напряжённо вглядывались в тени, сгущавшиеся между скалами. Аслан шёл рядом, его палка стучала по камням, а дыхание вырывалось клубами пара в морозном воздухе. Хамида следовала за ними, её посох отбивал ритм, который был единственным звуком в этой глуши, кроме воя ветра, который становился всё тише, словно затаившись перед чем-то большим.