На самом деле ей следовало выйти замуж за одного из них сразу, как только была раскрыта ее маленькая хитрость. Чтобы положить конец всей этой прискорбной истории. Но кого же выбрать в мужья?

Пенелопа сидит над пирующими, и ее взгляд скользит по залу. Антиной избегает ее взгляда, не встречается с ней глазами вот уже много месяцев. Он перестал скрывать, что терпеть ее не может. Он не слишком хорошо знает ее как женщину – никто из присутствующих, сказать по правде, не знает ее как женщину, – чтобы ненавидеть ее человеческие качества. Он скорее ненавидит то, что она сделала с ним. Он должен был стать царем-воителем, человеком, о котором слагают легенды, идущим вперед и берущим все, что захочет, покоряющим всех, кто бросит ему вызов. Но она превратила его в подобие мужчины – из-за нее он превратился в слабака, зависящего от капризов женщины. Она виновата во всех его бедах. Он никогда не простит ее за это и поклялся, что, доведись им стать супругами, эти чувства он донесет до нее на супружеском ложе.

Эвримах, расслабленно раскинувший конечности, обнажает в улыбке кривоватые зубы, стоит взгляду Пенелопы скользнуть по нему. Он, в отличие от Антиноя, не питает иллюзий насчет царя-воителя. В некотором роде он считает верность Пенелопы памяти своего покойного мужа хорошим знаком. Эта женщина знает свой долг, а значит, если их поженят – когда их поженят, – она выполнит свой долг и в отношении него. Может быть, она станет гладить его по волосам, как когда-то в далеком детстве нянюшка, и терпеливо слушать его жалобы и мелкие обиды, теснящиеся в груди из-за того, что он не осмеливается их высказать – слишком уж они незначительны, чтобы их серьезно выслушивали взрослые. Его не беспокоит, что она уже немолода и почти наверняка бесплодна, – ему кажется, будет неплохо оказаться под присмотром женщины в возрасте. Мать Эвримаха умерла, давая жизнь его брату, не пережившему ночь. Его отец Полибий с тех пор больше женщин не заводил.

Взгляд Пенелопы скользит мимо Эвримаха, не останавливаясь. Амфином коротко кивает, подняв подбородок – знак вежливости, похоже, предполагающий некое равенство, взаимное уважение и понимание между ними двумя, что, по мнению Пенелопы, вовсе не заслуженно.

Она не смотрит на Кенамона. От его незаметности зависит его безопасность, а она с внезапной яростью, клокочущей в горле, осознает, что его безопасность важна для нее.

Лучи закатного солнца, сочащиеся сквозь окна пиршественного зала, пятнают все алыми и золотыми бликами. От них по расписанным стенам пляшут тени, добавляя искаженные фигуры женихов к картинам и фрескам, изображающим Одиссея и его подвиги. Этими фресками по велению Пенелопы покрыты все мало-мальски пригодные поверхности в общих залах и коридорах. Юный Одиссей, убивающий кабана; Одиссей, отплывающий в Трою. Одиссей, скрестивший мечи с жуткими врагами; Одиссей, повергающий их. Одиссей со своим луком. Одиссей, придумывающий хитрость с конем. Одиссей, сражающийся вместе с великими царями, его назваными братьями. Есть среди этих фресок и новая работа – совсем не об Одиссее. На ней изображен сын Агамемнона Орест, сжимающий отцовский окровавленный меч и пронзительным темным взглядом взирающий со стены на то, как воины и цари славят его. Пенелопа считает, что в эти неспокойные времена неплохой идеей будет напомнить ее гостям о том, насколько могущественны ее новые союзники.

Здесь нет изображений Телемаха.

Пенелопа не знает, что было бы на них, если бы они вдруг появились.

У очага бард поет балладу о Трое. Он поет о храбрости павших мужей, об их отваге, о временах героев, которые ушли безвозвратно. Пенелопе особенно нравится именно эта часть, но, увы, положение обязывает слушать ее со слезами на глазах, восклицая всякий раз: «О, горе мне, сердце мое разрывается при мысли о моем несчастном, отважном супруге!» – на тот случай, если кто-то из присутствующих в зале позабыл, почему, ну почему, да почему же они опять ждут. Тут начинается припев. Обычно в этот момент царица начинает готовиться к небольшому обмороку, чтобы пораньше удалиться после того, как подхватившая пораженную горем госпожу Эос приведет ее в чувство. Но сегодня она не прикрывает глаз, не вздрагивает и вообще, похоже, мыслями находится где-то далеко.