Мавр уставился на нее:

– Так-так. И кто это тут у нас?

Выскочив из постели, Долорес Пикьеро загородила собой Грасиелу и коротко бросила:

– Моя дочь.

Волна стыда накатила на девочку при виде голой матери рядом с мавром, но тот лишь улыбнулся, сверкнув красивыми ровными белоснежными зубами.

– Как тебя зовут, guapa?[22]

Однако нагота мавра настолько смутила девочку, что она лишилась дара речи.

– Ее зовут Грасиела. Она туповата.

– Зато настоящая красавица. Наверняка и ты в молодости была не хуже.

– Я что, сейчас старуха? – огрызнулась Долорес и повернулась к дочери: – Одевайся, иначе в школу опоздаешь.

– Да, мама.

Мавр не отрывал взгляда от девочки.

Долорес взяла его за руку, кокетливо произнесла:

– Идем в постель, querido[23]. Мы еще не закончили.

– Позже, – отмахнулся мавр, пожирая глазами Грасиелу.

Мавр поселился в доме Долорес, и каждый день, возвращаясь из школы, Грасиела молилась, чтобы он ушел. По каким-то непонятным причинам он вселял в нее ужас. Он был с ней вежлив и не пытался приставать, и все же каждый раз при мысли о нем Грасиелу охватывала дрожь.

А вот с ее матерью он обращался иначе. Целый день мавр проводил в пристройке, напиваясь до беспамятства, и забирал все заработанные Долорес деньги. Иногда ночью Грасиела слышала, как во время совокуплений с матерью мавр ее поколачивал, и поутру Долорес выходила из спальни с синяком под глазом или рассеченной губой.

– Мама, почему ты все это терпишь? – как-то не выдержала Грасиела.

– Ты все равно не поймешь, – угрюмо буркнула Долорес. – Он настоящий мужчина, не такая мелочь, как другие. Он знает, как доставить женщине удовольствие, к тому же безумно в меня влюблен.

Грасиела в это не верила: мавр попросту использует ее мать, однако спорить не осмеливалась, поскольку панически боялась гнева Долорес. Когда та пребывала в гневе, ее словно охватывало безумие. Как-то раз она даже гонялась за Грасиелой с кухонным ножом, потому что та посмела налить чаю одному из «дядь».

Как-то воскресным утром Грасиела поднялась пораньше, намереваясь одеться поприличнее, чтобы идти в церковь. Ее мать ушла еще затемно: нужно было отнести готовые платья клиенткам. Но только Грасиела сняла ночную сорочку, занавеска отодвинулась, и перед ней возник мавр, совершенно голый.

– Где твоя мать, guapa?

– Уже ушла по делам.

Мавр с вожделением рассматривал тело Грасиелы, потом тихо произнес:

– А ты и впрямь красавица.

Грасиела ощутила, как ее лицо заливает краска стыда. Она знала, что надо было поскорее одеться и уйти прочь, но вместо этого стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела, как мужская плоть стремительно наливается и увеличивается в размерах.

В ее ушах звучали неприличные слова, которые она слышала по ночам, и ей казалось, что она вот-вот лишится чувств.

– Ты совсем ребенок, – хрипло произнес мавр. – Одевайся и уходи.

И тут Грасиела вдруг обрела способность двигаться и пошла навстречу мавру, обняла за талию и, почувствовав его упирающуюся ей в живот затвердевшую плоть, простонала:

– Нет, я не ребенок.

Боль, которую он ей причинил, нельзя было сравнить ни с чем: ее словно разорвали, проткнули насквозь, и вместе с тем ничего восхитительнее и слаще она не испытывала. Грасиела крепко сжимала плечи мавра, вскрикивая от охватившего ее экстаза. Волны удовольствия следовали одна за другой, и наконец она поняла, в чем заключалось таинство. Как это было чудесно – узнать тайну мироздания, стать частью настоящей жизни, познать радость, настоящую и вечную.

– Какого черты вы тут делаете? – раздался пронзительный крик Долорес, и все мигом закончилось и словно застыло во времени.