Медведчук не прятался и, уж тем более, не избегал встречи с калекой – вышло как–то само собой, что не столкнулись. Кроме того, человек на двух протезах не вызывал у Медведчука особого интереса, разве что сочувствие. А человек на протезах приехавший воевать – сочувствие вдвойне: видно сильно по такой жизни придавило, раз пришла в голову подобная мысль, решил однажды Игорь и больше об этом не думал.

Ещё утром комбат единолично принял решение не в пользу Егора и пригласил Медведчука на разговор – с глазу на глаз.

– Присядь, поговорить надо, – интригующим тоном сказал комбат; что–то старательно записал в ежедневник и лихо захлопнул – будто оглушил написанное, предотвратив тем самым побег свежевписанных слов из блокнота. – Дело касается одноруко–ного–го калеки, – с трудом произнёс Ходарёнок. – Бис – фамилия; ну, ты, помнишь – за которого звонил Ховрин от какого–то важного московского генерала… Ну, вспомнил? Ты сам тогда был против!

Медведчук на всякий случай кивнул, как бы соглашаясь, что не забыл.

– Я решил – не нужен он нам… – продолжил Ходарёнок. – Но, у меня появились опасения, что приехал он неслучайно, и похоже, неслучайный стоит за ним генерал, и есть подозрение, что возможны негативные последствия… все–таки ни абы кто, а москвичи… чёрт их забери?! Они и так уже сюда целую ораву своих заслали! – комбат сделал многозначительную паузу, словно тяжело что–то обдумываю, и добавил. – Вопрос о его пребывании в батальоне я вынесу на голосование на сегодняшнем распределении и не хочу чтобы ты из чувства солидарности – спецназовской, там, или какой–другой, – оказался за него, по причине весьма весомых для тебя оснований, по которым люди с подобными навыками и опытом попадают в твою роту, понимаешь?

– Да, – медленно соображал Медведчук. – Да… я понял…

– Другие ротные точно не согласятся… Предложу одноногого Абулайсову, – сказал Ходарёнок, – думаю, обкатаем одноногого там.

– У Исы в роте одни осетины и чеченцы из бывших боевиков… Иса не согласиться… – чуть живее стал соображать Игорь. – А калека – думаете, согласится, что ли?

Произнесенное слово «калека» вызвало у Игоря весьма горькое чувство; Ходарёнок же напротив – взял понравившиеся слово на вооружение:

– Судя по настроению… – сказал он: калека готов сегодня–завтра выступить на Киев!

– Безногий, ведь – сапёр? Зачем он нужен в осетинской роте?

– Я ж говорю: обкатаем! Твоя задача – его не брать, понял!

– Понял–понял, – сказал Медведчук.

– Зная тебя – предупреждаю, чтобы ты вдруг не проникся зазря внезапной симпатией к одно…

–…рукому? – вопросительно закончил Игорь.

– Единокровнику! Он же из твоих, бывших – вэвэшных спецов?

– Для меня и фээсбэшные теперь – тоже бывшие…

– Ты, информацию принял?

– Принял, командир!

– Давай, свободен, жду к часу…

До самого обеда Егора знобило и пробирало холодом до костей, будто кровь свернулась и застыла прямо в жилах – даже биопротез остыл сильнее обычного. Егор сидел в расположении карантина на табурете, спиной в луче света пробивающегося в свободную от мешков с песком часть окна и пытался согреться на солнышке, дожидаясь, необъяснимого на первый взгляд, если не назвать странным, голосования.

– У тебя есть интернет? – спросил Песков из кровати, не отрывая глаз от смартфона. – У меня – одно деление и ничего не грузится…

– Нет, нету… – отрешённо, глядя себе в ноги, сказал Егор. – Чего ты там хочешь загрузить?

– Да так… – отмахнулся Песок, – погоду хотел посмотреть на ближайшую неделю… Вдруг на «опорник» попаду, а тёплых вещей – нет…

Распределение новобранцев проходило здесь же, в учебном классе карантина, при участии командиров рот и взводных опорных пунктов, что дислоцировались на окраинах Донецка и ближайших населённых пунктах, и съезжались в батальон по вопросам подобного характер, проблемам обеспечения и в связи с ротацией подразделений батальона на тех же опорных пунктах.