– Тьфу ты, чёрт! – не удержался я и с досады так саданул кулаком по коленке, что стало больно и тому, и другому. – Ну, что ты будешь делать!

– Ты чего? – не понял Витька.

– Ничего! – я вновь наполнил рюмки коньяком и, подняв свою, принялся любоваться нежно-золотистыми переливами её содержимого. – Как говорится, в бочке мёда да чтоб без ложки этого самого… Так же не бывает, верно? Давай-ка лучше тост!

– Айн момент, геноцвали!

Вот такой это был день, суматошный и весёлый. У меня дома, а потом и в ресторане, куда меня «затащыл» таки Виктор свет Андреевич, мы всё поднимали и поднимали рюмахи и бокалы. Боже, за что мы только не пили! И за мои дальнейшие творческие (что естественно), и за процветание, как нашей поэзии в целом (бред какой!), так и отдельных поэтов в частности (ну, это ещё куда ни шло!). Где-то, в самой глубине зала, Витька узрел вдруг каких-то своих знакомых (противоположного, разумеется, пола), и, через минуту-другую, эти самые знакомые, в количестве двух молодых симпатичных особ, уже усаживались за наш четырёхместный столик.

Ай да Виктор Андреевич! Ай да сукин кот!

– Люся! Таня! – деловито знакомил он нас. – А это – Александр Волков, один из известнейших поэтов нашего времени!

Девчонки недоверчиво посмотрели на меня и дружно захихикали.

– Не верите?! – даже обиделся Витька. – Ну, ладно!

Он повернулся и моментально исчез из ресторана.

– Интересно, куда это он? – спросила та, которая Таня.

– Смылся! – сказал я и вздохнул. – Мы, вообще-то, всегда так делаем в ресторанах. Сначала он смывается, я следом… ну, а дамам приходится брать на себя все финансовые обязательства. Вы так никогда не пробовали?

– Нет! – сказала та, которая Люся. – Никогда не приходилось.

– Зря! Вы попробуйте когда-нибудь. Очень удобно, особенно с финансовой точки зрения.

– А ты что, и вправду поэт? – поинтересовалась та, которая Люся.

– Да пошутил он! – почему-то смутился я. – Я, вообще-то, студент. Идём лучше танцевать!

– Так музыки же нету!

В это время заиграла эта самая музыка, и мы пошли танцевать. С той, которая Люся.

В голове у меня уже порядком гудело, но, к своему большому удивлению, на ногах я держался твёрдо, да и соображал довольно-таки сносно, особенно для той, прямо скажем, сверхлошадиной дозы, какую, каюсь, успел принять во внутрь. Мы танцевали, болтали всякую чепуху и я, при более близком рассмотрении, пришёл к выводу, что эта самая Люся, вообще-то, очень даже ничего. Особенно на ощупь. Даже, более того!

А может и правда, как любил говаривать Виктор свет Андреевич, нет некрасивых женщин – есть мало водки?

В это время, лёгкий на помине, в дверях показался и он сам, собственной персоной, а в руках у него я увидел целую охапку тоненьких книжиц в сиреневых переплётах.

– Ты знаешь, Люсь, – сказала та, которая Таня, когда танец, наконец-таки, завершился, и мы снова оказались у нашего столика, – а он и вправду поэт!

Холодная… Горячая… Холодная… Горячая…

И вновь холодная!

Бр-р-р-р!

Ну и что же было потом?

Я смутно помнил, как подписывал эти самые книженции сначала Люсе, а потом и Тане (или наоборот?). Потом я подписывал их ещё кому-то, и ещё кому-то, и даже адрес свой записывал с телефоном, идиот!

Я даже вспомнил, как мы всей развесёлой гурьбой (а нас было уже, кажется, не четверо, а гораздо больше) вывалились из ресторана наружу. Там, кажется, было уже совсем темно, или, во всяком случае, темнело. Потом… потом я, кажется, читал стихи у какого-то памятника… и это всё, кажется, что я вспомнил! Хотя нет, не всё! Да и не у памятника это было, а где-то ещё! А потом… потом была чья-то квартира… Господи, ведь точно, квартира чья-то была, теперь я начинаю припоминать!