Насмешка эта нестерпима,

И каждой чуждый стороне,

Меж двух фронтов я оказался,

И горе вновь топил в вине.

И только после озаренье,

Что даже цепи если снять,

То это рабское мышленье,

Из наших мыслей не изъять,

И не свободы мы хотели.

Рабов и плети рукоять».

– «История Раба». Каирм-Норн.

Haal Mirn, railen Ist Mar.

У сути времени границы,

Где даже Смерти Бледный Конь,

Ступить не смеет, даже птицы,

Встречая солнечный огонь,

Ниц упадут в песок безбрежный,

Проклятьем вечности сожжён.

Бархан песчаный, неизменный,

В пейзаже мёртвом и пустом,

Там дверь из камня, и священный,

И век сам кажется там сном,

Бессмертный узник размышляет:

«Быть ли бессмертию грехом?»

Века лишь числа и названья,

Для потерявшего им счёт,

И не достоин год вниманья,

Во мраке вечности живёт,

И четырёх лишь стен касанья,

И Смерть, спасенье, не придёт.

«Есть неизменное теченье,

Что называю жизнью я,

Лишь бесконечное мгновенье,

Что словно замерло, моя,

Судьба не знает перемены,

И участь бренная, сия

Уж мой рассудок не пугает,

И неба цвет я пусть забыл,

Но это дух мой не терзает,

Себе я странное открыл,

Я тем смирение познавший,

И для себя я всё решил.

Я не стремлюсь познать иное,

Мне столь привычная тюрьма,

Смирился я, и всё земное,

Мне заменяет эта тьма,

Я узник бренный, но признаюсь,

Довольный участью сполна.

Свои желанья потерявший,

И не жалею, что их нет,

И тишине я сей внимавший,

И не желавший я ответ,

Ни на один вопрос, что смеют,

Терзать меня за вечность лет.

И я утративший значенья,

Осталось тело, но оно,

Оно бессмертно, без сомненья,

И умереть не суждено,

Но если так, к чему стремиться?

Иль избегать чего дано?

Не наделённый миром целью,

И не желавший я искать,

Я отдан вечному безделью,

И обречённый лишь дышать,

Но наделён биеньем сердца,

Того ль достаточно? Сказать

Могу ли ныне, что живущий,

Иль быть, достойная судьба?

Чего я сам в грядущем ждущий?

Спасёт стенание? Мольба?

Они даруют просветленье?

С судьбой дарует ли борьба?

Вопросов много, задающий,

Ответа нет, я не искал,

И тем себя я создающий,

Иль даже, кажется, создал,

Моё окончено творенье,

Таким я сам по воле стал.

Мою действительность создавший,

Моё бездействие есть рок,

Я узник, верно, и признавший,

Лишён значения исток,

И выбор мой тому причина,

Не мир, но сам к себе жесток».

«Боль неизменная сестра,

Собою жизни окружает,

В грядущем, ныне и вчера,

Клеймом страданий наделяет,

И обрушая свою власть,

Венцом терновым упрекает.

Длиною в жизнь проходим путь,

На плоти символы рисует,

То есть ошибок наших суть,

И шрам мучений торжествует,

Но лишь подобною тропой,

Достойный жить, и тем ликует.

Длиною в жизнь проходим путь,

На духе символы рисует,

То есть стремлений наших суть,

Нас укрепляет и шлифует,

Мы духа скульпторы и нас,

Стезя страданий не минует.

Лишь до конца пройдённый путь,

Где тела боль и духа муки,

В конце способные взглянуть,

Нас созидают наши руки,

Труда мы нашего венец,

До часа гибельной разлуки».

– «Откровения Верных». Глава Первая. Стих Второй.

Тринадцатый день Мит-Сатин. 1005 год.

Soine Urul Targ.

Замок Пика Севера.

Вдали от нежности весны,

Лишь завывание и стоны,

И снег подобием волны,

Ударит в камня бастионы,

Они покрыты кромкой льда,

И под навесом этой кроны

В одной из башен, в тишине,

И у окна она застыла,

Был лик во солнечном огне,

И на груди она скрестила,

Те длани тонкие, свои,

И даже время позабыла.

В молитве, слов что лишена,

Так герцогиня наблюдает,

Прямая, гордая спина,

Холодный иней застилает,

Покров звенящего стекла,

Но от молитвы отвлекает

Вошедший герцог, исполин,

Во шаге вставший за спиною,

Трещит пылающий камин: