Куриный суп немного сбавил градус напряжённости в помещении:

– Ляль, ну всё, – взмолился Кирсанов, послушно доедая второе, – я, честное слово, больше не могу, да и на смену мне через час.

Это обращение к маме – «Ляля» – всегда мне казалось похожим на то, как старший брат обращается к озорной сестрёнке, оно редко проскальзывало и казалось мне очень домашним, семейным. А сегодня я услышала это детское прозвище как-то по-иному. Дядя Петя любит маму не как брат.

Сосед сбежал с такой скоростью, что сверкали только пятки:

– Я тебе собрала контейнер с собой! – мама прокричала уже соседу в спину, а потом тише пробубнила: – Ладно, позже сама занесу.

Я безропотно закончила со своей тарелкой и внимательно следила за родительницей. У меня был миллион вопросов.

– Ну всё, начинай, – Ольга Александровна убрала посуду со стола и махнула мне рукой.

– Что начинать? – я сделала вид, что не понимаю, о чём она.

– Спрашивай всё, что хотела! – устало ответила мама и подвинула себе поближе чашку с остатками чая.

– Ты знала, что он сегодня приедет? – тихо задала я первый вопрос.

Мы не называли имён, да и зачем: всё и так понятно.

– Да. Он позвонил, когда я нашла тебя в больнице. Сказал, что знает про взрыв, что хочет помочь, – мама никогда не юлит в разговорах со мной.

– Тебе было тяжело с ним говорить? – спросила я, почему-то чувствуя свою вину из-за этого.

– Нет, – мама вдруг выдохнула, точно всё это время ждала от меня нотаций или истерики. – Ась, знаешь, я настолько испугалась за тебя, что его появление в нашей жизни вышло не таким эффектным. Я уже давно не слежу за его перемещениями по миру. Мы попрощались единожды и больше не видели друг друга. А ты как? Ты злишься? Нужно было раньше тебе рассказать?

– Я, наверное, неправильная. Не злюсь. Странное это чувство. Мам, когда вы расстались, сколько мне было? – я терзала бедную бумажную салфетку, часть которой уже превратилась в труху.

– Шесть, – ласково ответила мама, заметив, как я волнуюсь. – Я каждый день боялась, что ты будешь спрашивать о нём, что разлука с ним тебя травмировала. Ты была так привязана к нему.

– Правда? – я с удивлением посмотрела на маму. – Я забыла его. Совсем. Как будто его и не было никогда. Я даже чувствую себя предательницей.

– Глупышка! Ты удивительная девочка, которая заботилась о своей маме!

– Он сказал, что я могу ему звонить, – призналась я.

– А ты хочешь?

– Наверное, да, – я растерянно пожала плечами. – Но я не хочу навёрстывать упущенное, это как-то неправильно. А тебе будет больно, если мы с ним станем общаться?

– Ни в коем случае! – заверила мама. – Ты взрослый человек, и я рада, что вы поговорили.

Я не стала больше терзать маму вопросами. У меня было достаточно времени, чтобы изучить Ольгу Александровну вдоль и поперёк. Если у родителей нашлась причина расстаться, значит, по-другому было нельзя. Да и ни к чему это – спустя столько лет выяснять, что произошло тогда. Тонуть в рефлексии не моя любимая привычка.

Мы убрали со стола, помыли посуду, остатки ужина спрятали в холодильник. Я старалась держать небольшую дистанцию, не душевную, а физическую, чтобы ненароком не коснуться мамы и не напугать её своими глюками. Хотя, наверное, она расценила моё поведение как отстранённое.

Уже перед сном включила старый компьютер, чтобы проверить электронную почту. Ни одного личного сообщения. Только групповые рассылки по учёбе да немного спама. Кроме мамы и дяди Пети, никто не заметил моего отсутствия: ни одногруппники, ни школьные друзья.

Позвонить отцу так и не осмелилась. Один день ничего не решит, но, чтобы переварить всё это, нужно время. Легла на кровать, уставилась в потолок. В моей спальне он не такой идеально-белый, как в палате интенсивной терапии. Секунду подумала, вытащила из кармана толстовки телефон и написала сообщение Лёше: