Не каждый житель города мог туда зайти, только по особому приказу и не в гости на чай со слоёной лепёшкой, а для срочной работы. Счастливец, побывавший во дворце, рассказывал о невиданных чудесах, привирая если не половину, то не меньше четверти рассказа. Говорил, закатывая в восторге глаза, о павлинах с распушёнными хвостами, сияющими всеми цветами радуги. О глубоких хаузах, выложенных разноцветной глазурованной плиткой, наполненных холодной прозрачной водой. С завистью рассказывал о дорожках, выложенных узорными плитками песчаника. О белых лебедях с крутыми изогнутыми шеями, о гуриях, прекрасных, как полная луна!

Но больше всего лгунишка сочинял нелепостей о вкуснейших сладостях, которыми он объедался по настоянию управляющего. Никто этому не верил: все знали, что никого во дворце не кормили на убой. Голодным не оставляли, но потчевали едой обыкновенной, какую жена может приготовить. Пресная самса с зеленью, мастава, лепёшка, не слоёная и не патыр. Но разве запретишь кому-то покрасоваться невероятным, небывалым рассказом? Сочинителю внимание, а соседям интересно.

Безыскусные вруны становились посмешищем для окружающих, и доброхоты нет-нет да напомнят о том, как Мурада-гончара сам султан одарил золототканым бухарским халатом. Подарок Джанибек-султан вручил гончару за укрощение непокорного ахалтекинца. На этого зверя, уверял словоохотливый гончар, боялись сесть все султанские конюхи. Но Мурад-джигит был великим наездником: сподобился и укротил! К сожалению соседей, халата этого никто не видел, поскольку ложь на тело не натянешь! И кроме осла, никакой ездовой скотины у него не было! Появляясь в чайхане в задрипанном засаленном халате, Мурад вызывал многочисленные вопросы и едкие насмешки:

– Мурад, а где золототканый халат? Или золото с него дождём вчерашним смыло? То-то сегодня все тропинки возле чайханы блестят! Пойди, подбери, а то украдут лихие люди! – после чего неизменно раздавался громовой хохот в десять глоток! Да что взять с простых ремесленников – только во сне, пожалуй, могли надеяться они на такие подарки!

Тот и сам был не рад, что попал на язык, так думать надо, если есть чем!

Рядом с оградой дворца на площади стояла соборная мечеть, в которую ходили султанские чиновники и немногочисленные городские беки. Неподалёку возвышался минарет, в фонаре которого пять раз в день появлялся муэдзин, созывая на молитву правоверных. Считается, что первым муэдзином был абиссинец Билял ибн Рабах, имевший зычный голос, слышный на окраинах Медины. Иногда муэдзинами назначали слепых мальчиков, которые не должны видеть, что происходит во дворах и на улицах, а самое важное: они не могли глазеть на женщин без покрывала.

Афарикентский муэдзин был зрячий, голос имел пронзительный и звонкий, слышный даже в крепости Дубасия! Любому афарикентцу в соборную мечеть дорога была открыта, но люди предпочитали молиться в своей махалле. Городская мечеть, по меркам Бухары или Самарканда, была простенькой, без величественного портала, украшенного бирюзовой плиткой цвета весеннего неба. Пятничная молитва неукоснительно проводилась при большом стечении народа, разодетого в богатые бархатные и шёлковые халаты. А что красоваться-то – люди знали, у кого дома тараканы от голода разбежались, а у кого мыши толще муллы по углам кладовой прячутся?

Молившиеся приносили с собой саджжада, на него мусульманин становился во время молитвы. Кто побогаче, приводили специального слугу – фарраша, расстилающего молитвенный коврик. Саджжада были у всех разные, можно было и без коврика помолиться, мечеть усилиями муллы за счёт вакфа вся устлана коврами, но многие считали это признаком особого благочестия. Хотя Коран предписывал только одно – чтобы место для молитвы было чистым.