– Неужели вы боитесь его больше, чем меня? Так кто в благословенной Бухаре хан – я или он?! Или я не смогу вас защитить?! – Я разозлился так, что у меня сразу вспотела голова, в горле забулькал гнев, поднимающийся откуда-то из глубины живота. Если уж Науруз-бий страшится Джани-Мухаммад-бия, значит, его надо действительно убирать. Устранить тихо, но так, чтобы никто не заподозрил опалы, в том числе и сам Джани-Мухаммад-бий. – Хорошо, я не настаиваю. Не могли бы вы предложить достойного человека на это место, не слишком падкого на золото.

– Предложить можно, великий хан. Но вы должны приготовиться к тому, что на нового человека сразу посыпятся жалобы – чаще всего несправедливые и говорящие о том, что тот ворует. Сможете ли вы не верить им? Простите, а почему вы не назначаете на это место своего венецианца? У него родственников в Бухаре нет. – Науруз-бий хитро скосил глаза, показывая, что он говорит чистую правду и радуется, что я пока передумал назначать его на это рискованное, гиблое место.

– А теперь, уважаемый Науруз-бий, подготовьте указы и пусть их сегодня же самые голосистые жарчи прочитают на базарах. В мечетях самые сладкоголосые азанчи должны постараться в силу своих лёгких. Не всё им красавиц с минаретов разглядывать. Позаботьтесь переслать указы хакимам всех крупных городов Мавераннахра. Да вы сами знаете, что надо делать. А насчёт начальника монетного двора я подумаю. – Перед мысленным взором возник образ щуплого, низкорослого Алонзо Альбертини. Венецианец почти пятнадцать лет работает в зарбхоне, в воровстве пока уличён не был.

После ухода Науруз-бия я окликнул Зульфикара, который бесшумно вышел из своего укрытия. Мы решили пройти через пиршественную залу: чаще всего я не обращаю внимания на такие пустяки, но сегодня здесь будет решаться важное дело. В просторном помещении шла подготовка. Вокруг низких столов были разбросаны подушки – атласные, шёлковые, бархатные. От их ярких, праздничных расцветок рябило в глазах.

Большие серебряные блюда, где горками лежали узорно нарезанные дыни вперемежку с крутобокими персиками и красными яблоками, окаймлённые сизым виноградом, вольготно разместились в центре столов. Вокруг на плоских ляганах лежали самсы замысловатых форм. Треугольные, круглые, квадратные, покрытые аппетитной блестящей оранжевой корочкой. Я понял, что здоровье моё постепенно возвращается, поскольку от дурманящего запаха во рту непроизвольно появилась слюна. Моя рука потянулась к ближайшей самсе. Мгновенно рядом оказалась рука Зульфикара:

– Великий хан голоден? – я послушно отдёрнул руку.

Я всегда ем пищу лишь после того, как её попробовал специальный человек. Много их сменилось. А эти самсы, хоть и аппетитные на вид, могут мне навредить. Взгляд в сторону Зульфикара. Странно, что он не улыбался, его лицо было каменным. Я знаю, он боится за меня, но больше всего за себя боюсь я сам.

– Нет, мой кукельдаш, я не голоден. Но мне показалось, что дастурханчи не совсем аккуратно разложили эти самсы. Не слишком рано самсу выставляют на дастарханы?

Подлетевший на цыпочках дастурханчи замотал головой и резво начал перекладывать все самсы в блюдах. Он кланялся и приговаривал что-то слышное только ему. Зульфикар усмехнулся, поймав меня на крохотной даже не лжи – на незаметной никому уловке.

Сушёные финики и очищенные орехи – грецкие, миндальные, земляные, фисташковые, горками лежали в маленьких разноцветных стеклянных корзиночках.

Небольшие тёмно-синие пиалы наполнены белой сузьмой. Это было приятное для глаз сочетание. Фаянсовые кувшины с моим любимым кумысом. И никакого вина. Что делать, пришёл ко мне в гости, пей то, чем я угощаю .