– Великий хан, слава Всевышнему, мои братья благополучны. Я предполагаю, что сокращение податей и налогов обязательно и безусловно приведут к их оскудению. Сейчас я точно не могу сказать, что кто-то уже разорился.

– Вы разве только что не сказали о том, что причиной увеличения налогов являются войны и оскудение богатого сословия! Про войны я и без вас знаю, я вас попросил разъяснить положение несчастных беков. – Джани-Мухаммад-бий сделал попытку бухнуться на колени, но запутался в фиолетовых полах халата, ноги его разъехались в разные стороны. Он вынужден был, вытянув руки, ухватиться за хонтахту, чтобы не представлять собой ещё более жалкое зрелище.

– Что с вами? Я задал простой вопрос, на него несложно ответить: кто разорился? Или вы не помните всех именитых беков нашего ханства? Или они уже исчезли, не успев услышать угрозы о сокращении налогов в их пользу? Или вы сами стоите на пороге разорения? – Задавать такие вопросы легко, вот ответить на них трудно – «выпущенная стрела назад не возвращается».

– Простите, великий хан, я оговорился, я как в тумане, голова болит, но сейчас я не могу назвать ни одного из ваших приближённых, кого бы постигло сие несчастье. – Я его накажу, в следующий раз будет думать, что говорить.

– Так не нужно необоснованно сотрясать воздух ложными предположениями. Вы не сплетница на базаре, вы учёный муж и государственный деятель. А для того чтобы в вашей голове произошло просветление, вы к вечернему пиру подготовите сто двадцать шёлковых поясных платков и принесёте в пиршественную залу после вечерней молитвы. И добавьте к ним шестьсот золотых. Да не смейте брать безвозмездно у купцов, они на караванных дорогах своей жизнью рискуют, чтобы доставить товары в целости и сохранности. – Вот теперь он наконец-то разобрался со своими ногами, исхитрился пасть на колени, всем своим видом говоря: «Пронеслась буря, но не сломала». Джани-Мухаммад-бий схватил мою руку и начал целовать:

– Великий хан, всё сделаю в точности и неукоснительно! Только прикажите, солнце на небосклоне мудрости, всё будет исполнено! Можно мне удалиться для выполнения вашего распоряжения? – терпеть не могу, когда мне целуют руку: каждый норовит её обслюнявить…

– Удаляйтесь и помните, что я сказал о купцах. Бумаги оставьте, я их просмотрю.

Надо что-то делать с Джани-Мухаммад-бием, сколько он ещё будет мне голову забивать своими глупыми словами и делами? Штрафы на него не действуют, он мог бы принести не шестьсот, а тысячу золотых и не поморщиться. В его руках монетный двор, и золото мимо него не проходит. Кого бы мне назначить начальником зарбхоны? Нет людей. Нет людей честных – как только оказываются вблизи золота, так голову теряют. Чеканщики в монетном дворе работают голыми, в одних передниках, прикрывающих срам. Напротив них стоят такие же голые надсмотрщики, а всё равно монет выходит меньше по весу, чем дано золота на их изготовление. Сговариваются они, что ли? И куда девают это золото – не иначе, как глотают, а потом роются в своём дерьме, отмывая его и богатея.

– Уважаемый Науруз-бий, не могли бы вы взять на себя заботу о монетном дворе? Сейчас, как никогда, нам нужен верный человек, который мог бы сделать так, чтобы золота не становилось меньше при чеканке монет, – спросил я, отвечая не по нашему разговору, а своим мыслям. И я очень надеялся, что мирзабаши согласится, но он отчего-то побледнел и вроде усох посеревшим лицом.

– Великий хан, лучше сразу прикажите казнить меня. Джани-Мухаммад-бий изведёт меня, если узнает о назначении на такое сладкое место, принадлежащее ему… А его братья меня просто убьют!