Медведиха, не надеясь на авось и зная, как легко можно ввести Петра в страх и панику, июльской ночью, ввалилась в царскую спальню и, разбудив Петра, сказала, что слуги видели возле дворца каких-то людей, что прятались в лесу и возможно эти люди посланы Софьей, чтобы убить Петра.

«Петр бежал. Не пытаясь даже проверить полученное известие, и не убедившись, насколько реальна грозившая ему опасность, он босиком вскочил с постели и в одной рубашке бросился в конюшню, вскочил на лошадь, опомнившись лишь в соседнем лесу. Несколько конюхов догнали его, и привезли ему платье.

Несколько офицеров и солдат последовали за ним. Увидев вокруг себя достаточную охрану, не теряя ни минуты времени, не предупреждая мать, пришпорил лошадь и понесся во весь дух в Троицу. Он приехал туда в 6 часов разбитым душой и телом, почти в обмороке; ему предложили постель; он был не в состоянии отдыхать, возбужденный, взволнованный, захлебываясь от слез, испуская жалобы, стоны, он снова и снова спрашивал архимандрита Викентия, можно ли ему рассчитывать на помощь…Слова архимандрита в конце концов успокоили молодого царя».

«… Софья в тот момент не смела и думать о нападении на Преображенский лагерь. Она знала, что он хорошо защищен, содержится в боевой готовности и не удивится никакой неожиданности. Она скорее боялась выступления со стороны потешных полков, возбужденные, пылкие солдаты которых страстно стремились отличиться в каком-либо дерзком деле».

В Троицу прибыли сторонники Петра, а в Москве осталась Софья с несколькими сотнями верных ей стрельцов, но без командира – князь Голицын, струсив, удалился в одно из своих имений и войско, оставшись без руководства, ждало развязки, которая вскоре наступила и показала настоящее лицо царя Петра, обретшего власть.

«Весь кем-то спровоцированный конфликт между регентшей Софьей и опекаемым ею играющим в своем уже великовозрастном состоянии в потешные игрушки Петром окончился, как и все последующие затем «славные дела» одинаково – дыбой в пыточных камерах Преображенского; «кому отрубили голову или вырезали язык, кого били».

Выданный Петру, по его запросу, дьяк Шакловитый, советник Софьи и начальник стрелецкого Указа:

«…Стал ужасным орудием в руках Петра. На допросе под ударами кнута он дал все нужные для обвинительного акта против Софьи и ее соплеменников показания. Шакловитый и его действительные или мнимые, воображаемые товарищи были приговорены к смерти. Медведев (советник Софьи) заключенный с начала в монастырь и подвергнутый ужасным пыткам, разделили их участь. Все были равны перед плахой».

Петр, будто волк, попавший в отару и ошалевший от запаха крови, резал всех, кого считал врагами или на кого указывало его окружение, будто овечек, которые лишь жалобно блеяли, почувствовав волчьи клыки на своем горле.

Софья, не проявив решительности в отстранении Петра от престола, поскольку не имела таких намерений, а лишь желала отдалить, насколько можно дальше, приход Петра к власти, зная его жестокость, ждала своей участи в Кремле, пока царь расправлялся с ее сторонниками.

Закончив пытки и казни, в которых юный Петр участвовал своим присутствием, он написал по наущению матери письмо брату Ивану:

«Милостию Божиею, вручен нам, двум особам, скипетр правления, а о третьей особе, чтобы быть с нами в равенством правлении, отнюдь не вспоминалось. А как сестра наша, царевна Софья Алексеевна, государством нашим учаяла владеть своею волею, и в том владении, что явилось особам нашим противное, и народу тягости и наше терпение, о том тебе, государь, известно. А теперь настает время нашим обеим особам Богом врученное нам царствие править самим, понеже пришли есмы в меру возраста своего, а третьему зазорному лицу, сестре нашей, с нашими двумя мужскими особами в титле и в расправе дел быти не позволяем, на то б и твоя б, государя, моего брата, воля склонилася, потому что учала она в дела вступать и в титла писаться собою без нашего изволения, к тому же еще и царским венцом, для конечной нашей обиды, хотела венчаться. Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас».