А Гаев у каждого в листочке написал слева вверху: «Принять с двадцать девятого апреля, с окладом…», написал цифры и поставил подпись.

– В отдел кадров, в соседнее здание. Затем в бухгалтерию, деньги получите на проезд – и на вокзал за билетами. На склад за энцефалитными костюмами и сапогами. Костюмы и сапоги, портянки сами сообразите, с собой возьмёте. Всё ясно?

И Толик, и Матвей как-то так сразу почувствовали, как от всего услышанного, от заявлений, от окладов с сапогами повзрослели, даже заматерели. Гаев пожал вставшим из-за стола друзьям руки.

– В Магдагачи на вокзале в кассе спросите от меня записку. В ней будет, куда вам надлежит явиться. Спросите аэродром. Ясно?

Ошеломительные Магдагачи, аэродром… С кое-как сдерживаемой радостью ребята пошли искать отдел кадров, бухгалтерию. И пошли искать отдел кадров уже рабочими, а не восьмиклассниками. Но уже во дворе нервы не выдержали, и рабочие второго разряда с окладом запрыгали радостными козликами. Прощай, школа, учебники в портфеле, двор, товарищи, родители, троллейбусы, асфальт. Впереди Сибирь, алмазы, реки, дикие звери, ночёвки в тайге, свечи и гордое имя геолога.

– Матвей, а что это за костюмы такие, энце… как-то там? – спросил Толик.

– Не знаю, может, геологические. А ты усёк, что экспедиция как-то «аэро» называется?

– Неужели ещё и летать будем?

В отделе кадров – просторной комнате – сидели несколько человек. Первой у входа сидела сухая тётя. Она подняла на ребят голову и, не спрашивая, показала карандашом в руке на стол в самом углу комнаты. Ребята к нему и подошли. Начальница над кадрами (начальница отдела кадров) поздоровалась с новыми сотрудниками:

– Здравствуйте, милые мои. С чем пришли, показывайте.

Рабочие не ожидали такого приёма и даже переглянулись между собой. Женщина же добрыми круглыми внимательными глазами спокойно смотрела на ребят.

– Ну что заартачились? Давайте заявления.

Кадровичка бегло прочитала заявления, прошептала слово «Гаев», открыла справа от себя дверцу сейфа и достала две небольшие книжицы серого цвета, по очереди открыла их и развернула, даже перегнула и спросила:

– Школьники ещё?

Анатолий первым ответил:

– Восьмой класс закончили!

Начальница окинула их взглядом.

– Молодцы, выглядите вполне. И самую малость потерпите, сейчас мы на вас заведём ваши первые книжки – и вы станете рабочим классом. Вы не против?

Ребята смотрели, как тётенька аккуратно выводила их фамилии, вписывала слово «рабочий». Вписывала числа, дышала на печать и надавливала на неё, прижав к листочку в книжке. Ребята стояли рядом и не дышали (стояли рядом едва дыша). Затем, как их книжки «завели», вручила, посмотрев на фамилии:

– Держи, Матвей Васильевич. И ты, Анатолий, получай. Поздравляю!

В бухгалтерии тоже завели карточки и дали расписаться в них за аванс. Аванс оказался деньгами, и не просто деньгами, а очень большими, просто-таки сумасшедшими деньгами – пятьсот рублей! А на складе – такой же подвал, где сидел Гаев, только с большими комнатами, где вдоль стен тянулись в три яруса полки стеллажей, на которых чего только не лежало. Кладовщик, прихрамывающий на правую ногу, пожилой, посмотрел на бумажки-требования, спросил:

– Новенькие?

Не дождавшись ответа, ушёл в глубь своих богатств и вернулся с зелёными рюкзаками и уложенными аккуратно и тоже зелёными пачками, как оказалось, костюмов. Положил принесённое на стол.

– Вот, самые лучшие вам, абалаковские. Энцефалитки на вырост, да ещё и садятся после стирки. Из дому ещё портянок возьмите, пригодятся. По норме не хватит.

И снова заковылял к дальним полкам, вернулся с болотниками, блестящими чёрной резиной даже при свете лампы.