У меня перехватило дыхание. С языка уже готово было сорваться «нет», но тут все сошлось одно к одному: авиабилет, работа, книга. Деньги. И все это – мое, стоило только сказать «да». Но и «нет» я тоже не говорил. Надеялся выиграть время за счет уклончивости, возражений и пауз.

Вы сказали, десять тысяч долларов? – переспросил я, не узнавая своего голоса и вроде как ожидая подтверждения сделки, которую по-прежнему намеревался отклонить.

Десять тысяч, да.

Я услышал, как рассказываю, что у меня жена беременна двойней и вот-вот должна родить, а потому мне как минимум все выходные нужно проводить дома, и не поверил своим ушам, когда Джин Пейли согласился и на это мое условие. Переведя дух, я набрался наглости, чтобы продолжить:

Если я окажусь в Мельбурне, когда у жены начнутся роды, то мне нужно будет безотлагательно вылететь домой, проговорил я, нервно заикаясь.

Без проблем.

И аванс в две тысячи?

Слова эти, как ни странно, исходили от меня, а обращение ко мне как к писателю (и что совсем уж невероятно – обсуждение гонорара) оказалось бесконечно притягательным.

Все подробности, Киф, мы обсудим на месте: график работы, знакомство с Зигфридом – до обеда вы с ним уже сможете приступить к работе.

Хорошо, услышал я свой голос, хотя на самом деле вовсе не был согласен. Вероятно, мне только хотелось про-длить эти мгновения.

Через несколько минут я повесил трубку, побежал на кухню и налил стакан воды, но тут же поставил его на стол.

Что стряслось? – забеспокоилась Сьюзи. Ты сказал «да»?

Нет, ответил я. Нет, не сказал.

Так оно и было. Меня захлестнуло разрывное течение, и вместо того, чтобы сопротивляться, я отдался на его волю.

И приплыл.

Впервые за сутки я сделал то, что и обещал сделать: подумал. Впоследствии знакомые предполагали, что от перспективы сотрудничества с преступником меня заела совесть; я отвечал, что так и произошло, но на самом-то деле, какой информацией о нем я располагал, кроме туманных намеков, почерпнутых из теленовостей и газет? Мне запомнились его улыбки, какие-то обвинения, слухи – ничего такого, что могло бы меня разозлить или убедить, что с нравственных позиций он не заслуживает моего внимания. В конце-то концов, я считал себя писателем. Моего внимания заслуживало абсолютно все.

Помнится, тревожил меня лишь один вопрос: можно ли в принципе написать добротную книгу за другого человека? Мастер на все руки, я успел побывать в шкуре дорожного рабочего, вахтера, маляра-кровельщика, а также бумагомарателя, который вечно говорит «нет», когда дело касается завершения собственной книги. А теперь меня непостижимым образом старались подрядить на создание совершенно другой книги – за кого-то постороннего. Причем ничто не указывало на мою способность к решению такой задачи. Сам я убеждал себя, что уже горбатился на других (пусть даже занимаясь неквалифицированной, а то и черной работой), а значит, уж как-нибудь справлюсь и с ролью наемного писаки. Это не то достижение, которым можно похвастаться в интервью «Парижскому книжному обозрению». Но других достижений у меня пока не было, и по необъяснимой причине я тешил себя этим, на ближайшее время – единственным.

Поднявшись в спальню, я принялся запихивать вещи в небольшую холщовую сумку, поскольку другой у меня не имелось.

Что ты делаешь? – с порога спросила Сьюзи. Я уж подумала…

И когда, подняв глаза, я увидел ее, огромную, будто линкор, с двумя нашими детьми в трюме, на меня, как ни абсурдно это звучит, напал радостный смех.

Собираюсь стать писателем, ответил я.

Издательство «Транспас» занимало шестиэтажный комплекс на пустыре в районе целевой застройки близ мельбурнского порта, где через неравные промежутки торчали черные стеклянные параллелепипеды. Неизбежный банальный пейзаж – именно такой, какой можно было увидеть повсеместно из окон домов престарелых и других прибежищ последней надежды: государственных школ, пакгаузов, супермаркетов за чертой города. Его украшали лишь преображенные бежевой акриловой краской бетонные кадки для цветов с остроконечными декоративными злаками – пучками коричневато-зеленых стилетов.