– Не к спеху, можно и через час, – четко произнесла она, скрывая свое томление.

– Значит, пока можно и отдохнуть, – сказал Гарольд и прилег на кровать.

Миранда помедлила. С невинностью не каждый день расстаешься, ну его совсем, этого здоровенного увальня. Но страсть, приобщающая ее к истинной природе вещей, победила, и она легла с ним рядом, еще не зная, что в этой слабости вся ее сила.

– Ах ты, мерзавец этакий. – Ее губы скользнули вдоль длинной стрелки его носа к желанному рту.

В мире, где нет табу на секс, пьянство, наркотики и убийства, не совсем понятно, что надо делать на вечеринке – ты это и так каждый день делаешь. Нечто новенькое – вечная проблема устроителей вечеринок на Эсмеральде.

Древнеримский патриций со столь же высокими моральными устоями, как современный охотник, мог, например, подать гостям редкостное и неудобоваримое блюдо вроде язычков павлина, начиненных трюфелями, на рубленом рабском жире. Это не выдумка – такой рецепт содержится в папирусе, найденном в Геркулануме.

Достойному римскому гостю полагалось съесть этот деликатес без остатка, после чего освободиться от него посредством рвоты, прополоскать рот, помочиться и быть готовым к следующему блюду. Недоставало им тонкости, этим римлянам.

Лувейн, решая эту проблему, не уступал дадаистам в своем стремлении эпатировать буржуа. Поскольку на Эсмеральде запретов нет, приходится идти путем парадоксов и превращать возбуждающую щекотку в интеллектуальное упражнение. Следуя этому принципу, Лувейн изобрел знаменитый стриптиз наоборот.

Этому извращенному удовольствию предавались в парадной столовой сразу же после кофе и шербета. Гости сидели за столами, расположенными подковой. Слуги, снующие с внешней стороны, разносили блюда, разливали вино, предлагали кокаиновые дорожки (по-прежнему популярные, хотя кокс загадочным образом перестал вставлять – не сделавшись при этом дешевле – после его легализации в Штатах).

Все слуги были крестьяне из ближней деревни в праздничных костюмах – женщины в платьях с узким лифом и пышной юбкой, мужчины в коротких штанах. Гипотетический наблюдатель мог заметить среди них одного, выше и крупней прочих, неуклюжего даже по крестьянским стандартам. Под его тирольской курткой виднелась какая-то выпуклость – возможно, бутылка вина, которую он стащил, чтобы попотчевать дружков в деревенской таверне. А может быть, и нечто похуже – ужасная опухоль из тех, что крестьяне так охотно показывают туристам. Возможно даже, наплечная кобура со «смит-и-вессоном».

Но в тот момент все взгляды были прикованы к голой девице, поднявшейся на маленькую сцену в центре подковы. Она привезла с собой блестящий чемодан «самсонит» на колесиках. Ей вежливо похлопали, но не более: эка невидаль – чемодан, хотя бы и на колесах.

Она сексуальным жестом откинула крышку. Внутри обнаружился целый гардероб, и гости возбужденно зашептались, сообразив, что девушка собирается одеваться. Такое мало кому доводилось видеть.

Медленными, чувственными движениями девушка надела лифчик, трусики и чулки. Когда она задумалась о выборе платья и наконец облачилась в изделие из темно-желтого шелка, заново открывшее ее соблазнительные округлости, интерес зрителей достиг апогея – подлинного или притворного, трудно сказать. Все понимали, что лезущую вверх кривую эротики можно – теоретически – обратить вспять и получить утонченное наслаждение от сокрытия. Весь секрет этого процесса, как и многих других, заключался в умении чувствовать то, что от тебя ожидают.

Даже самые бесчувственные прониклись, когда артистка, теперь одетая полностью вплоть до длинных белых перчаток, собралась накинуть меха. Гости, догадываясь, что их ожидает нечто эстетическое, намеревались использовать это нечто на всю катушку.