Тагор Боголюбец же, искренний почитатель Творца, увлечённый исследователь древней истории, яркий интеллектуал и, в общем, добрый и душевный человек, обладал одним качеством, прекрасным в жизни, но совершенно неприемлемым для правителя – жестоким быть он не умел. Император почти никого не казнил за три десятка лет своего правления, часто миловал преступников, многое отдал на откуп Канцелярии, которая в те золотые для неё годы набрала невиданную силу.

Отец Шакнира, знатный дворянин, владелец больших плодородных угодий неподалёку от столицы, уделял большую часть своего времени деловым встречам, публичным выступлениям и общению с Канцелярией и имперскими чиновниками, а не с собственными детьми, и маленький Шаки рос под присмотром многочисленных нянек и старших братьев, которые, впрочем, любили его, а если и колотили, то редко и за дело. Шаки быстро понял, что делать в просторном, светлом, богатом, но непроходимо скучном отцовском доме совершенно нечего, и скоро научился убегать втайне от нянек и матери, редко интересовавшейся делами детей – она всегда была занята либо приготовлениями к очередному балу, либо обсуждению прошедшего с личной служанкой Митриль.

В шесть лет у Шаки была своя маленькая банда. Конечно, ни до каких серьёзных дел не доходило, но стянуть кольцо колбасы у мясника считалось доброй традицией. Их было четверо, Шаки считался главным, у них был штаб на таком же пыльном полутёмном чердаке, и они клялись быть верными друг другу до конца жизни. Правда, спустя полгода Лос, всегда метивший на место «главного», рассказал всё отцу Шакнира, и шестилетний отпрыск вынужден был выслушивать долгую и исключительно обидную речь отца – тот был прекрасным оратором, пылким и вдохновлённым. Пожалуй, это была первая капля в чаше терпения Шакнира – когда чаша эта переполнилась, четвёртый сын сбежал из дома, чтобы уже никогда туда не вернуться.

…

Встряхнув головой и отогнав навязчивые воспоминания, Шакнир прислушался. Внизу звучали мужские голоса, и он прильнул ближе к полу чердака, найдя достаточно широкую щель.

– А вот, мессир Гальперн, самая современная пивоварня во всей Империи. Это моя гордость – машинный зал. Тут установлены паровые машины Горных, лучшее, что можно купить за деньги, – Амос Зальцман говорил спокойно, однако Шакнир опытным ухом уловил тревогу пивовара.

– Впечатляет, господин Зальцман, впечатляет… – Голос Аарона Гальперна был бархатистым и приятным. – Вы намереваетесь раздразнить меня, да? Чем вас не устраивает та цена, что по милости своей предлагает вам торговый министр? Мы говорим об этом уже несколько дней, но никак не можем договориться.

– Помилуйте, мессир, при всём моём уважении, это решительно невозможно! – воскликнул Зальцман. – Одна эта пивоварня стоит дороже, а есть ведь ещё другие. Я выстраивал дело четыре десятка лет! Я люблю и почитаю Императора, служу ему верой и правдой, исправно плачу налоги, помогаю бедным и убогим. Кроме того, я бесконечно уважаю чиновников Императора, включая вас, мессир, и досточтимого торгового министра. Я знаю, что вы преданы Империи. Но всё же я не готов расстаться с делом всей моей жизни за такую смешную сумму.

– Кто твой наследник, Амос? – скучающим тоном вопросил казначей.

– Простите, мессир? – в голосе пивовара нервозные нотки зазвучали гораздо более отчётливо.

– Кто получит всю твою пивную империю в случае твоей преждевременной кончины? – уточнил вопрос Аарон.

– Я не понимаю, мессир…

– Отвечать! – голос казначея взвился и хлестнул по ушам плетью.

– У меня двое сыновей… – Зальцман наконец осознал, что дело нечисто, а переговоры вышли из нормального русла, и ощутимо испугался. – Старшему. Правда, он шалопай, но вдвоём как-нибудь справятся… Зачем вы спрашиваете такое, мессир?