– Мы сейчас дадим вам денег, сколько нужно вам на первое время, а с теми деньгами, что в вагоне, – каюк, пусть уж пропадают, некогда с ними возиться…
XI. Одно сплошное удовольствие…
Девять часов вечера…
– Как твоя фамилия? – благодушно спросил генерал Попелло-Давыдов вновь присланного к нему проводника.
– Василий Курносов, ваше превосходительство! – отвечал ему я.
– Что же это ты, братец, такой измазанный, как черт из пекла? Хоть бы ты сажу с морды смыл, на ночь даже страшно с тобой говорить! Ишь ты, какой мазилка, весь в угле да в машинном масле…
– Сейчас только из депа, выше высокопревосходительство, спешил. Нарядчик говорит – бегим духом, чтобы сразу – одна нога здесь, другая там!
– Ага. Гм-гм. Хорошо. Сразу, говоришь – по-военному…
– Так точно, ваше высокопревосходительство!
– Давно в проводниках?
– Недавно, ваше высокопревосходительство! Все в депе работал…
– А до депо что делал?
– Пекарем был, ваше высокопревосходительство!
– Пекарем?!
– Пекарем, так точно-с! Булки пек, баранки, торты, печенья разные.
– Пекарем!.. Вот и отлично! И пирожки, значит, печь можешь?
– Могим за всяко просто, ваше высокопревосходительство!
– Да ты, братец, не проводник, а одно сплошное удовольствие… Ну, ступай! Да, забыл! На тебе денег. Завтра мне булку горячую подашь, а то из буфета черт знает что присылают!..
Я сбегал за кипятком, заварил чая и стал благодушествовать…
В вагоне было тихо. Так прошло около часа.
Кто-то постучал в вагонную дверь…
XII. Обо мне знают!
Я пошел отворять и пропустил какого-то, видимо, иностранца в морской форме. Он был чем-то взволнован, потому что быстро пробежал мимо меня к генералу. Я постарался внимательно взглянуть ему в физиономию, но не успел закрепить в своей памяти черты его лица…
Громкий разговор заставил меня прислушаться… Дверь моего купе была приотворена.
Разговор шел на французском языке. Как эмигрант, живший в Париже около трех лет, я, конечно, хорошо понимал по-французски и слышал последующий разговор почти весь до одного слова.
– Генерал, – сказал гость, – неприятная новость! В голубятне поджог!
– Что вы говорите? Когда? Что сгорело?
– Пострадало несколько голубей-почтальонов. Около половины всей стаи. Сгорела сама станция. Остальных голубей успели вынести. Я приказал доставить их прямо к себе в комнату.
– Сейчас же распорядитесь восстановить вышку и оборудовать голубятню!..
– Все будет сделано. Я уже распорядился.
– Вы уверены, что это поджог?
– Умышленный?.. Нет! Загорелось внизу под голубятней у кучеров. Видимо, какая-то пьяная каналья курила и заронила огонь в сено.
– Фу! Слава Богу! Лучше не производить никакого следствия, чтобы не предавать огласке существование голубятни.
– Все-таки я думаю станцию перенести к себе и сделать ее в том же доме, где я теперь живу. Вы знаете, генерал, я переехал теперь на дачу. Милости просим! Живу в имении. Во дворце одного местного купца. В верстах восьми от города. Совершенно случайно меня с ним познакомили. Я ему жаловался, что недоволен городской квартирой, и он предложил мне свою дачу. Я уже дня три как переехал, а теперь думаю и голубей, и, конечно, все остальное перебросить туда же. Там гораздо безопаснее. Хозяин живет сам в городе.
– Я согласен, – сказал генерал. – Перевозите все, и я к вам приеду в гости. Не хотите ли ликера или коньяка? Постойте, я позову проводника. Он откупорит еще одну бутылку… Эй, ты, как тебя, проводник, забыл, как тебя зовут! Да, пекарь! Эй ты, пекарь! Буду звать тебя пекарем. Ну, пекарь, открой-ка нам еще бутылочку.
Я стал возиться около бутылки, стоя около них.
– Да, – продолжал гость по-французски, – я вам принес последнюю почту из штаба большевиков. Есть новости. К нам едет оттуда какой-то коммунист. Тут сказана его фамилия.