Они ясно осознавали, что с ними должно было произойти. "Что значит человеческая жизнь в такое время, как это? Ничего; даже меньше, чем ничего", – говорила моя мама, а Генерал произносил свою любимую старую русскую поговорку: "Лес рубят – щепки летят, – и мрачно добавлял. – И в данном случае щепки – это мы, помни об этом".

Итак, они умерли, а я осталась одна, продолжая изучать медицину, работая так усердно, как только могла, и наблюдая, как революция растёт день ото дня. Я увидела гибель Старой России и рождение Новой, и это было всё равно, что стать свидетельницей сотворения мира, когда из хаоса восстаёт движущая первобытная сила, чтобы править.

Затем настала и моя очередь попасть в тюрьму – просто потому, что я была дочерью этих двух старых добрых душ и тоже имела титул. Однако чудесным образом моя жизнь была спасена и я осталась прозябать в холоде, голоде и нищете.

Как следствие, я отчаянно заболела пневмонией, и добрые американцы, доктор Хершел Уокер и доктор Фрэнк Голдер, члены "Американской администрации по оказанию помощи", убедили меня покинуть страну, сказав, что я ни за что не поправлюсь, если останусь, поскольку физические тяготы были слишком велики. Они даже умудрились раздобыть для меня советский паспорт, что в те времена было неслыханно, дабы я смогла легально покинуть Россию. И я поехала в Америку, вышла замуж за американца и прожила там десять лет, сначала как русская иммигрантка, а затем как новоявленная гражданка этой страны. Нынче же я возвращалась впервые с октября 1922-го года. Мне было интересно, на что это будет похоже. Будет ли ситуация лучше или хуже? Я слышала о ней столь разные мнения, что у меня в голове всё перепуталось и трудно было представить, как же всё обстоит на самом деле.

Выйдя на берег в Бремерхафене и проехав через Берлин и Ригу, мы намеревались прибыть на советскую границу очень рано утром. Было, должно быть, около четырёх, когда нас разбудил грохот выстрелов, раздавшихся один за другим и, по всей видимости, прямо в соседнем купе. Вик сверзился с верхней полки с криком: "Вот! Видишь! Что я тебе говорил? Революция всё ещё продолжается, и это была твоя безумная идея – сюда припереться".

Вылетев в коридор, мы ощутили, что поезд разгоняется, и прошло, судя по всему, минут двадцать, прежде чем машинист снова сбавил ход и мы полностью остановились. Вскоре к нам, смеясь, подошёл проводник.

"Ради всего святого, что случилось?" – с тревогой спросила его я.

И тот рассказал нам, что на последней остановке в поезд сел мелкий станционный служащий, имевший поручение передать сообщение своему начальнику, находившемуся где-то здесь. Не успев найти его до отхода поезда, бедняга был вынужден отправиться вместе с нами и в конце концов решил, что, выстрелив из окна, всех разбудит и таким образом сможет отыскать нужного ему человека. Машинист же, подумав, что на поезд напали бандиты, поначалу увеличил скорость, однако узнав, в чём дело, тут же остановил состав, дабы бедолага мог сойти, прежде чем укатит чересчур далеко для пешей прогулки назад.

"Что ж, я рад, что выстрелы предназначались не нам, – промолвил Вик, с облегчением забираясь на своё верхнее ложе. – Но скажи мне, в твоей стране всегда происходят столь дикие вещи?"

"Разумеется, нет, но, возможно, это сообщение касалось нас", – осторожно ответила я и в то утро больше не смогла заснуть.

В половине шестого кондуктор-латыш постучал в нашу дверь и сказал, что мы подъезжаем к Острову9, где нам нужно будет выйти из поезда для прохождения таможни.

Моё сердце учащённо забилось при мысли о том, что всего через несколько минут я снова вернусь на отчую землю, увижу своих людей и услышу родную речь. Мне было интересно, какие первые русские слова долетят до моих ушей, хотя какими бы они ни были, пусть даже самыми худшими ругательствами, они звучали бы для меня, словно музыка. Мои руки дрожали от волнения, а по спине бежали мурашки. Вик тоже выглядел довольно-таки бледным, его нос заострился, и, хотя он ещё не произнёс ни словечка, я подозревала, что из-за меня он очень беспокоится об этой поездке в Россию и с тревогой спрашивает себя, как там станут со мной обращаться. Когда мы собрались выйти из купе, он обнял меня за плечи.