На затылке глаз нет ведь.
Не пойду в припрыг из школы,
Рядом топая с тобой.
Будут критики уколы,
Вон сарказм пойдёт на бой!
Но я мыслей стал невольник
Почему‐то о тебе,
Неразумный, ох, я школьник,
Вдруг подвластный стал судьбе,
А к хорошему ль, плохому
Вон упрямо поведёт?
Не готов ответ к такому,
Потому молчит мой рот.
О тебе все думы – тайна,
Ведь я внешне некрасив,
Вот и горе чрезвычайно,
Даже слёз из глаз пролив…
Но никто не знал об этом,
Ты, тем более, сама.
Ореол! Сияешь светом!
Чувств во мне вся кутерьма…
Если все к тебе стремятся,
Ухожу один я прочь,
Стала жизнь страшней эрзаца,
Ясный день для всех, мне – ночь…
Отдаюсь вот дневнику я
Со своей печалью лишь,
О тебе во сне воркуя,
Всю вокруг будивши тишь…
Лишь тебе, дневник‐дружочек,
Исповедуюсь тайком,
Что есть в мире мил‐цветочек,
С ним в посёлке мы живём,
Правда, разные жилища.
Ты с подружкою дружна.
Разговоров, может, пища
Вас питает, вдруг важна
И для ваших интересов,
Что какой‐то я не свой,
Не подвох с того ли бесов,
Что пленил вон с головой?
Может, просто хохотали,
Вон презренный я‐де тип!
Ну а вы такие крали,
Что к одной с того прилип
Всеми фибрами души я.
Что такое? Не пойму.
Но ведь вспыхнули большие
Страсти‐диво посему…
Не учили нас ведь в школе
Этим чувствам никогда,
Не дарили этой доли
Все‐то школьные года.
Были мальчики, девчонки
Все в общении равны,
То в совместной всё сторонке,
То с противной стороны.
То мальчишки власть имели,
А то девочки гнетут,
Вместе то являли трели,
А то вражеский редут.
Были вечно ведь в ученье,
Да и в играх каждый день,
Детством было восхищенье,
В мире этом жить не лень.
Ввек бы в нём не отказались
Быть. Плохому – строгий суд,
Но привязанности завязь
Всё ж имела свой статут.
Вот и группами дружили,
Все‐то были в них друзья,
Дружба ввек с того и в силе,
Победить её нельзя.
Все мальчишки‐то отдельно,
А девчушки – в стороне,
Ввек своя ведь богадельня,
Независима вполне.
Ждал я утра, чтобы в школу
С тайной личною идти,
К превеликому престолу
Обученья, чтоб в пути,
Ставши взрослым бы не сбиться,
Знанья чётко применять,
Не корили чтоб все лица,
Что ума совсем не кладь.
Я всё думал, неказистый
Что среди других ребят,
Потому и не лучистый,
Для души всё это ад,
Что сжигал вон настроенье.
Вот и плёлся всё в хвосте…
Хоть в душе и пламененье!
В чувств великих маете.
Я сидел за партой сзади
Лизы, тайно мог смотреть,
Наслаждения всё ради,
На неё, красива ведь!
Получал как бы обнову
С этих тайных я смотрин.
Да, на Нину Гребешкову
Всё ж похожа, что с картин
Та открыточных смотрела,
Вся прелестна и юна…
Потому купил я смело,
Ведь как Лизочка она,
Да была самой артисткой,
Уж снимаяся в кино,
Лиза ж школьною пропиской
Всё владела и давно.
Потому смотреть я дома
Мог на копию всегда,
И была с того истома
Все грядущие года,
Не имел ведь Лизы фото,
Страх – спросить. «Зачем тебе?»
Не поймёт… Да не охота
Оплеуху вдруг себе
Получить с того сарказма
Вдруг усмешки дивных губ.
Да, гляделся б безобразно…
«В просьбе этой, Стас, ты глуп».
Потому и просьбы в этом
Не могло вовеки быть,
Снега будто жарким летом,
В том и сникла напрочь прыть.
Отвечал ведь за неё я
Всё‐то мысленно всегда,
Вот и были в них мы двое.
Боже! Долгие года…
Я смотрел как бы в сторонку,
Но вот зреньем боковым
Видел чудную девчонку,
Внешне всем пуская дым,
Что мне всё‐то безразлично,
Независимый типаж!
Но в душе всё поэтично!
Грусть вот шла на абордаж,
Мол, гляжусь я замухрышкой,
Обратит вниманье кто ж?
Вон отвергнут аж с отрыжкой…
Это в сердце будто нож.
Как же страшно одиноким
Средь веселия мне быть…
Путь сердечный был не лёгким,
Счастья сдерживал всё прыть.
Как походка величава,
Как она‐то вся стройна,
Ходит гордо, важно… Пава!
Обаянием сильна.
Ах, ты, русая девчонка