От ответа злого вдруг.
Продолжались всё‐то вздохи
И всё записи в тетрадь…
Вдруг дела с чего‐то плохи,
Может, вон подмяла тать?
Но мысль эту отвергала
Вдруг улыбка на челе,
Вон даря красу не мало,
Не подвластную хуле.
Ну тревожить не культурно.
Вновь глаза закрыл… Молчок.
Чуть не сон пришёл гламурно
И отвлечь на время смог.
А когда очнулся всё же,
То в момент был удручён,
Отлучился он, похоже,
Стоп! Стоп! Стоп! Забыл, ох, он
Ненароком ту тетрадку,
Вот лежала сиротой,
Подчиняясь беспорядку,
Человек не молодой
Сотворил что машинально,
Может, мыслью стал пленён
Он какою‐то повально,
Давши радость иль урон.
Поспешил вокруг я взглядом,
Чтоб найти, вернуть быстрей,
Вот со мной тетрадь, мол, рядом,
Забери‐ка поскорей!
Но нигде не обнаружил.
Закрываться стал уж парк…
Здесь оставить? Ей же хуже,
Сгинет в урне вон за так.
И я взял, домой направясь,
Нёс в руке всё на виду…
Вдруг того волненья завязь
Принесёт ему беду,
Он вернётся вон стремглавши,
И увидит и возьмёт,
Мол, напасть то растеряши,
Козней зла невпроворот…
Не вернулся, не примчался…
Так и прибыл я домой
Через четверть, вроде, часа,
Где уют, покой был мой.
Спал я крепко до утра‐то,
А очнувшись, увидал,
Что вчерашняя утрата
Всё лежит и страх ей мал,
Что у дяди у чужого
Оказалась вдруг в гостях.
Я раскрыл. Ну что такого?
Стал читать во весь уж мах,
Ведь не смог уж оторваться —
Вот такой был интерес!
Повесть в ней ведь не эрзаца,
Затянул в прочтенье бес,
Весь вошёл вон с головою…
То любовный был дневник,
Ценен этим он собою,
К строчкам взором я приник…
До последней аж страницы
Всю тетрадку прочитал,
Строки, в стае будто птицы,
Совершали свой аврал,
Взлёт начав в четвёртом классе,
Средней школы городской
До ста лет почти что в брассе,
Чуть не каждый день‐деньской.
Упрекала совесть: «Стыдно
Ведь чужое‐то читать,
Будет личности обидно,
Что в его вдруг благодать
Лезут нагло, беспардонно,
Тайну личную узря,
Доведя её до стона,
Этот метод усмиря».
Увлечён же был я чтеньем,
Чтоб узнать судьбы итог,
Льнуть к нему ли мне с почтеньем,
Раболепствуя у ног,
И ярчайше восхищаться
Необычным, дивным им,
Не душевного эрзаца
Что он, святостью палим.
А оно ведь так и было,
Ведь души в нём чистота,
Чуть наивно где, но мило,
Страстных чувств не простота.
Прочитал всё с увлеченьем,
В душу автора всю влез,
Относясь к нему с почтеньем:
Он не подлых чувств был бес,
А любви пронёс он святость:
– Сохранил её Честь я,
Ведь любимая – ввек радость!
Вот любви цела ладья
Средь страшенных волн соблазна,
Могут что вон поглотить,
Поступал чтоб вон проказно,
Легкомысленную прыть
Проявляючи в интиме
С кем‐то вольно всё подряд
Не с деяньями благими,
Быв животно коим рад.
Нет! Пронёс святую душу,
Будто факел средь ночи,
Впав не в серенькую клушу.
Вот его и не топчи
Ввек ехидным насмеханьем,
Тыча пальчиком вослед…
Жил, живёт всегда с пыланьем,
Оставляя чистый след
Чувств прекрасных за собою,
Не предавши ту на миг,
В душу что впустил с любовью,
Чей желанен вечно лик!
Образ, всех собой затмивший,
Восхищенья дивный пик!
Он один под мира нишей.
Вот любовью и велик
Всю‐то жизнь был этот автор,
Предан личности одной,
Чувств великий был фарватер,
Хоть судьба и стороной
Всё несла, крутя, как щепку,
Кинув в свой водоворот…
Вот не вытянул он репку
Счастья, хоть тянул не год.
Но любовь давала силы,
Чтобы выстоять в пути,
Ведь черты любимой милы,
Мыслью тщился к ней дойти,
Разговаривал заочно,
Отвечая за неё,
То высказывал построчно,
Строк в тетради ведь жильё.
Имя автора скрывал всё
Длинный текст тетради сей,
Но всё ж поиск мой удался,
Ибо розыск взвил бравей.
Звался пылкий почитатель,
Будь известно, Владислав,
Чувств великих он старатель,
Средь любовных жил он лав,
Что его подогревали