– Что? Какие голландцы? – прочистив носик, мисс Суррей точным броском отправила скомканный платок в корзинку для мусора.

– Такие! Этот барон – он голландец и есть. Его-то я видел. А вот как выглядит второй и кто он, то вот этого я не знаю, – молодой человек потёр затылок. – Вроде говорил он, как англичанин. Но может быть он и шотландец. Но я точно могу сказать, что он не джентльмен!

– Ох, так вы и это успели выяснить, – хмыкнула мисс Кэтти и повернулась к двери. – Помойте лапки мисс Пэгги и принесите её ко мне в гостиную её высочества, – распорядилась она, уже стоя на пороге. – И, конечно же, сами переоденьтесь. Право же, Роули! Вот вы – виконт, а похожи на бродягу или разбойника с большой дороги. Кто бы рассуждал о других, джентльмены они или нет!

Проглотив обиду насчёт собственного джентльменского достоинства, виконт Лауделл поплёлся прочь из комнат, которые занимали сёстры Суррей, неся под мышкой брыкающуюся Пэгги. Его обида быстро сошла на нет, стоило ему задуматься о чистом платье, в которое нужно было переодеться. Вот уж действительно катастрофа! Ведь в запасе у него имелся всего один камзол, парадный и вовсе не рассчитанный на то, чтобы носиться в нём с собачкой на руках. Даже страх перед неизвестным голландским бароном и тот отступил перед этой ужасной проблемой. Впрочем, успокаивал он себя тем, что это была уже не его проблема, а мисс Кэтти. Если уж ей так хочется поехать во Францию в свите её высочества, то пусть сама позаботится о том, чтобы и помолвка принцессы с герцогом сохранилась, и их свадьба состоялась.

***

В гостиной принцессы в это же самое время готовили небольшой приём с угощениями для молодёжи, рассчитывая в первую очередь на аппетиты юных фрейлин. На приземистых столиках, расставленных полукругом в центре гостиной, стояли вазочки с булочками и корзинки с пирогами, неглубокие блюдца с кремами, взбитыми до практически воздушного состояния, и даже небольшие чашечки с густым сиропом, в котором плавали кусочки засахаренных фруктов. На каждом столике красовались высокие графинчики с напитками. В основном это была лимонная вода, подслащенная мёдом и густым грушевым или ягодным сиропом. На отдельном столике, который возвышался напротив венецианского окна, выходящего в сад, был сооружен постамент с трехъярусным тортом, выглядевшим, скорее, как белоснежная гора сливочного крема, совсем непохожая на десерт.

Из приглашённых гостей в гостиную уже явились дамы, фрейлины, а также представленные ко двору незамужние девицы из почтенных дворянских семейств. Каждая из них лелеяла надежду получить для себя место в свите Генриетты. После объявления о помолвке шансы многих дочерей из родовитых, но обедневших семей на обеспеченную жизнь при дворе в качестве фрейлины сестры короля Англии упали до нуля. Лишь несколько самых счастливых из них могли надеяться быть назначенными в свиту принцессы и остаться с ней после её замужества в качестве придворных дам, последовав за ней во Францию. Поэтому в свете объявленных на всю последующую неделю торжеств в честь помолвки принцессы и прибытия французских послов, обсуждения в покоях Генриетты были на редкость бурными и шумными, хотя и не лишёнными обычного легкомыслия и весёлых шуточек.

Мисс Кэтти, как и обе её сестры, также рассчитывала получить место фрейлины в свите Генриетты при английском дворе. И если обе её старшие сестры уже были помолвлены с уважаемыми господами из свиты короля Карла, то сама мисс Кэтти пока ещё оставалась девицей на выданье. Перспектива выйти замуж за старика, скучного и обрюзгшего, какими казались ей английские дворяне, вовсе не радовала её. А вот шанс попасть в свите принцессы Генриетты ко двору французского короля, слухи о котором не переставали наводнять лондонские гостиные, казался ей очень заманчивым. Даже пожилой и потрёпанный жизнью старикан, будь он французским придворным, казался девушке в разы привлекательнее, чем англичанин. И к тому же лично у мисс Кэтти были все преимущества перед соискательницами места фрейлины в свите Генриетты. Она была из числа тех немногих девушек, которые воспитывались в католическом монастыре во Франции, а если точнее, то в аббатстве святой Женевьевы в Руане. Невысокого роста, русоволосая и зеленоглазая мисс Кэтти Суррей прекрасно изъяснялась по-французски и даже знала немного испанский язык. Кроме того, она получила неплохие познания в литературе и искусстве, благодаря личным усилиям матушки Жозефины – аббатисы монастыря, женщины просвещённой и мудрой. Матушка Жозефина была несклонна видеть своих воспитанниц в роли послушных горлиц, для которых уготована жизнь в провинциальной глуши или прозябание в монастыре. Приглашённый по её настоянию отец Марсан учил девушек латыни, изящному письму и азам испанского языка. А одна из послушниц, которая незадолго до того была принята в аббатство, обучала воспитанниц светскому обхождению, правилам придворного этикета и танцам. Конечно же, о последнем, как о преподаваемой дисциплине, предпочиталось не говорить за пределами обители, чтобы не привлекать внимания родственников воспитанниц, а тем более суровых отцов церкви, которые непременно запретили бы излишне легкомысленные занятия. По прошествии нескольких лет скромная воспитанница аббатства Святой Женевьевы мисс Суррей получила прекрасное образование и была подготовлена к блистательной роли придворной дамы. Вот только английский двор не устраивал её, так как по рассказам подруг в монастыре, а впоследствии и самой Генриетты, он значительно уступал двору короля Франции. И ведь недаром Людовика уже тогда называли Королём-Солнце! В воображении мисс Суррей рисовался образ блистательного во всех отношениях молодого человека, высокого и божественно красивого. Мечты о том, чтобы яркой звездой взлететь на небосклоне двора этого лучезарного короля казались ей недостижимыми ровно до того момента, когда его величество король Карл объявил о помолвке Генриетты и Филиппа.