Всем лучшим в своей жизни я обязан людям (и, конечно, о чём в своё время писал М. Горький, книгам). Правда, не всем, а некоторым. Ну конечно, родители, сёстры, тётушки … – отдельная тема. Я имею в виду учителей и наставников. С некоторыми из них впоследствии меня связывали долгие годы дружбы. Первая (хронологически) в этом ряду – учитель литературы, к которой я и попал в результате замены отчисленияпереводом, и которая уже однажды защитила меня от праведного гнева трудовика.

Энергия протеста за справедливость на уроках литературы естественно и без натуги преобразовалась в интерес поговорить за литературу: что этим, к примеру, хотели сказать Печорин или Раскольников? А что имел в виду автор? Главное же, «что обо всём этом думаю я?».

За умение сформулировать и возможность выразить то, что «хотел сказать я» по гроб жизни буду благодарен своей, по гамбургскому счёту, первой учительнице – Анне Николаевне Масюкевич.

С переводом из «А» в «Б», как я уже успел заметить, началась моя новая жизнь.

Говоря по совести, в 9 «Б» встретили меня не очень. Ира П., похожая на рыжую лису (острый любопытный нос и длинный каштановый «хвост» только усиливал сходство), с вполне себе грудью, сразу о чём-то меня спросила. По простоте нравов, принесённых из «А», я, не чуя подвоха, с готовностью отвечал. И тут же получил радостно припечатанную домашнюю заготовку: «Что с дурака возьмёшь, кроме анализа!» Ну и как после этого (привет Дейлу Карнеги) приобретать друзей?

Вот он мне сразу и не понравился: высокий и худой, с длинными, как бы отвязанными от туловища руками, да ещё с каким-то там мальчишеским чубчиком. Вечно среди девчонок. В общем, куда не кинь – «ботаник». «Ботаник» Серёжа. Он действительно жил среди «девчонок»: мать, Марта Фёдоровна, прямая и властная; старшая сестра, Люда, учителка-филологиня (тут без лишних слов всё ясно); Лена-двойняшка, училась тоже в «Б». Все её подружки были, естественно, и «подружками» брата. (Я помню, был и отец: высокий, с прямой спиной и спокойным лицом. Как-то слишком рано он умер). Одним словом, бабье царство. Вот и был он один – жёлтый сухой подсолнух с длинной кадыкастой шеей и машущими невпопад руками-листьями среди целого поля беленьких и кудрявых ромашек. Но, как известно «враги человеку – домашние его» (Матф.10:36)

Каждый, кто умеет шагать не в общем строю и не в ногу знает: человека делают не столько обстоятельства, сколько противодействие им. И чем обстоятельства неотвратимее, тем противодействие жёстче. Думаю, Сергей сам захотел сойти с уже начертанной любящей рукой колеи. Кажется, он поступил, как и ожидалось, в юридический, но бросил его и ушёл в ДОК учеником плотника. Оттуда, и совершенно сознательно, – в армию. Видимо тогда и начал он упрямо вычерчивать свою мужскую линию. Отслужив, вернулся уже опытным и бывалым в ДОК. Заочно – на истфак. А потом удивил всех: стал замполитом в одном из районных отделений милиции. Замполит-силовик (как, впрочем, и армейский его коллега) – номенклатура КПСС, своего рода, луч света в суровой череде милицейских будней. Ему было предписано повзводно и поротно доносить до страждущих и жаждущих рядового состава партийную догму. Должность по тем временам архиважная, по негласному убеждению немногословных строевиков была пятым колесом в телеге. Интеллигенту в шляпе трудно усвоить исчерпывающую универсальность трёхчлена «