– Подождите! – крикнул подъезжавший на автомобиле Константин, отлучившийся с нового места службы на час для организации быта семьи. – Анна, тебе лучше остаться с отцом и сестрой, пока решается вопрос нашего размещения. Я какое-то время вынужден быть на службе. Как только появится возможность, я найду вас, – глубоким грудным голосом ласково сказал Лазовский, влюблённо глядя в глаза жены.

– Не беспокойся обо мне, душа моя, всё будет хорошо, – ответила Анна улыбаясь.

– По городу одна не ходи, прошу тебя, – целуя жене руки, добавил Константин. – Шимон Моисеевич, завтра пришлю человека с продуктами. Мне уже на сегодня выдадут паёк, – пытаясь приободрить Анну, подмигивая, сказал Константин.

– Паёк – это замечательно. Это обнадёживает и, признаться, радует! – воскликнул Гринберг, довольно кивая в ответ и отряхивая перчаткой своё пальто. – Старайтесь, батенька, но и о себе не забывайте. Мне бы хотелось видеть вас живёхоньким на свадьбе вашего первенца, дорогой мой зять! – пошутил Гринберг, подняв правую руку, крепко сжимающую перчатки на манер вождя революции.

Октябрьским вечером, когда мелкий осенний дождь, радостно встречая своего закадычного друга-братца мороза, сыплет мелкими каплями, переходящими в изморозь, в природе всё начинает костенеть от озноба и сырости. Деревья, сбрасывая разноцветную листву и обескураженно стесняясь своей наготы, ветками прикрывают себя, стараясь спастись от стыда. Только сосны и ели, наливаясь влагой и силой в ожидании зимних метелей и морозов, ликуют, расправляя на ветру свои вечнозелёные сарафаны. Небосвод, сплошь затянутый непроглядным пологом облаков, прячет улетающие на зимовку птичьи стаи, и лишь прощальные крики гусей да журавлей какое-то время доносятся до земли после их стремительного входа клином в серые облака. В такое время всем живым существам требуется тепло и уют.

– Вот если бы я могла изменить своё прошлое, наверняка было бы другим и моё настоящее, и уж, конечно, – моё будущее, – с грустью сказала Милка, вернув старшую сестру из её мыслей. – Как считаешь, Аня, если б можно было изменить прошлое, как бы развивались события в настоящем?

– К чему все эти досужие рассуждения, дорогая? Ты бы лучше занималась английским. Вот придёт твой педагог, а ты так ещё и не выучила двести неправильных глаголов, – улыбаясь, ответила Анна, сидевшая возле открытого огня круглой печи, оформленной железом и называемой «голландкой».

Печь такая требовала много дров, а тепла давала мало. Вот и приходилось поддерживать тепло в комнате, постоянно подбрасывая в топку по два-три полена. Анна полюбила вот так сидеть возле открытого огня. Ей это напоминало уютные кронштадтские вечера у камина, когда вся семья после лёгкого ужина собиралась в гостиной на долгое чаепитие. Тогда всё было иначе: были гости, веселье… Покойная мама музицировала, весело кивая в нужный момент, разрешая вовремя вступать с песней или танцем. «Такое прекрасное было время, – думала Анна, – детство! Детство так много даёт человеку! Радость и счастье, защиту старших и уверенность в себе! Учит правилам поведения и развивает ум и смекалку…»

– Бог мой, что я дам своим детям? – вдруг неожиданно сказала она вслух. Вздохнув глубоко и подкинув в печку очередное полено, Анна продолжила свои размышления…

– Тебе, моя дорогая, совершенно нельзя думать о тяжёлом и задавать себе такого рода вопросы! – менторским тоном выдала Милка, занятая уроками. – Вот я считаю всё, что происходит, – всё хорошо. Ведь могло быть куда хуже! У нас есть дом, одежда, еда, а другие голодают и живут, где придётся. Даже мои занятия мне тоже нравятся. Если б как раньше в Кронштадте до переезда в Новочеркасск, то мне бы пришлось посещать гимназию и заниматься французским с этой ужасной мадам Фике! Знала бы ты, какая она вредина!