– Дорогая, ещё раз прошу тебя, нет, я требую! Не позволяй плохим эмоциям проникать в твоё сознание. Такое сейчас время. Надо стараться сохранить свой внутренний мир и покой во имя будущего поколения. Поверь, так устроена жизнь! Человек, рождаясь, устремляется к смерти. И этот путь, от первого вздоха до последнего, может быть разным: быстрым либо долгим, скучным либо радостным, жутким либо счастливым. Человеку дано самому выбирать и мостить дорогу на своём пути. Вот так случается, что у одного, на первый взгляд, будто совсем мало сил, а жизненную дорогу он свою мостит уверенно, старательно! Падают камни, он их вновь собирает и укрепляет свою дорогу. А другой с виду крепок, как бык, а смотришь – не смог, не справился, не сумел… Дурная его дорога, неразумная жизнь, бесполезная. Каждому поколению людей, каждому человеку в отдельности посылаются свои испытания и радости, но всегда остаются неизменными любовь родительская к детям и детская любовь к родителям. Ради этого и стоит жить, дорогая! Береги себя и своего будущего ребёнка, он не должен страдать! Ищи во всём хоть малую толику доброго, приятного глазу, чтобы улыбнуться самой, и чтобы радовался он. Не огорчай его. Если и суждено ему в жизни испытать огорчения, так пусть они не будут от его аидиш мамэ!

Через несколько дней пути, подъезжая к станции Ртищево Пензенской губернии, Шимон Моисеевич решил выйти на несколько минут на платформу и, если удастся, обменять кое-какие мелочи на провиант для семьи. В отличие от своих соплеменников, знающих толк в товарно-денежных отношениях, талантом таковым доктор Гринберг был частично обделён. Выйдя из поезда, он приметил толпу местных баб, торговавших пирожками, свежими и сушёными яблоками. Большинство торговок предлагали варёных раков.

В предвкушении предстоящей удачи доктор неумело начал торг.

– Вы, простите, какого дня эти пирожки приготовили? – спросил он тощую и высокую старуху, закутанную в залатанный овчинный тулуп, с трудом державшую корзину с выпечкой перед собой.

– Ноня пичены, батюшка, бушь брать, ай нет? – проскрипела она, поправляя клетчатую шаль-козловку, закрывавшую почти всё её скуластое лицо.

– А с чем они, позвольте полюбопытствовать?

– Дык, всяки! Энто с ревено́м, а ишо – с таком!

– Ах, с ревенем! Благодарю вас! А что значит «с таком», позвольте полюбопытствовать?

– С таком знать пустыя, ничаво внутрях нетути, – осклабилась старуха, показывая доктору свой почти беззубый рот.

– А… ну да, ну да, – стараясь не думать на профессиональные темы, Шимон Моисеевич поспешно сказал: – Мне бы просто хлеба, голубушка.

– Можно и хлебца, – доброжелательно ответила торговка, доставая с самого дна корзины круглый каравай пахучего ржаного хлеба с тремя дырками посередине, будто с глазами и носом.

– Сколько с меня? – обрадованно спросил доктор…

– Эт пошто это ты на моём месте хозяйничаешь? – раздался громкий и противный крик толстой торговки, явно намеревающейся начать рукопашную схватку с этой худосочной, которая только что успешно продала свой товар Гринбергу и торопливо засовывала деньги себе за пазуху…

– Тут мяста не куплены! Мне тоже жить надоть! – дерзко ответила худая, оскалившись на конкурентку и приняв оборонительную позу.

– Ишь ты, какая! Звязда в окошке, блоха в лукошке! Я те щас покажу не куплены! Я те космы-то твои щас повыдеру! – разъярившись не на шутку, заорала толстая и накинулась на тощую с кулаками.

Но та была не из робкого десятка, ловко увернувшись, вцепилась толстой в волосы, выбивавшиеся из-под шали, и, мотая её изо всех своих сил в разные стороны, орала благим матом.