– Какой чистый звук! Валдайский? – спросила Софья.

– Может быть. Право, не знаю. Когда-то мама любила так звать слуг. Теперь вот я сестру с его помощью отовсюду выманиваю. Хотя она на него редко реагирует. – Анна снова позвонила.

– Да иду уже! Что ты в самом деле! – скатившись по перилам и стремительно садясь за стол, пробормотала Милка. – Не старайся зря, тебя всё равно в церковные звонари не возьмут. По причине неподходящего происхождения, вот так! – растянув улыбку и прищурив глаза, сказала девочка.

– Я тоже считаю, что не возьмут, потому что «религия – опиум для народа», а опиум, как известно, в колокольном звоне не нуждается, – доедая кашу, сказала Софья.

Позавтракав и надев свои повседневные пальто, повязав поверх скромных шляпок вязаные шарфы, девушки отправились на рыночную площадь, стараясь держаться рядом среди прохожих и избегать пустынных переулков. Над городом забрезжил жёлто-алый рассвет, вселяя уверенность и прогоняя страх и беспокойство сумерек…

Несмотря на ранний час на рынке царили суета, шум и гам торговок, зазывал и всяких праздношатающихся молодых парней, то тут, то там пробующих семечки, орехи, сушёные фрукты и бесцеремонно рассматривающих всех прохожих, навскидку определяя, насколько те увлечены поиском нужного товара или рассеянны. Городской рынок Кронштадта был разделён на сферы влияния авторитетов воровского мира с давних времён. Однако воры и явные бандиты, в результате революционных событий освобождённые из следственных изоляторов и тюрем, теперь валом валили именно сюда, на рынок.

– Чаво трёсси тут?! – закрывая тряпкой ведро с мочёными яблоками, грозно прикрикнула на оборванного вида беспризорника дородная торговка с красным лицом и маленькими крысиными глазками-щёлками. – Я те уж сворую! По хари щас вот как хлыстну, будешь знать, как у Маланьи воровать! – орала она вослед уже улизнувшему мальчишке.

– Здравствуйте, а нет ли у вас лечебных трав и кореньев? – спросила Анна эту бабу.

– Как нету, барышня, – вмиг сменив выражение лица на угодливое и слегка наклонившись вперёд, ласковым голосом притворно ответила та, сообразив, что у девушек наверняка есть деньги либо что-то стоящее на обмен. – Вот, под рушничком лежат, от снежка да дождичка укрытыя. Какие вам надобны, барышня? Есть и мята, и брусничный лист, и подорожничек.

– Нам нужен корень лопуха майского, липовый цвет, цветки ромашки, сушеница топяная… – вступила в разговор Милка.

– А это что за травка такая? – спросила баба.

– Её еще жабьей травой называют, – пояснила Милка.

– А! Ну как же! Есть, барышня, и жабья травка имеется! У Маланьи всё есть!

– А Маланья в сарафане носит воду и дрова… – сказал позади девушек наглого вида парень в фуражке со сломанным козырьком и выбивавшимся из-под него чубом рыжих кудрей.

Милка оглянулась на него и невольно улыбнулась.

– Ой, я думал, что тут один такой солнечный, а к тебе, тётка Маланья, сегодня ещё один рыжик пожаловал, – рассмеявшись, сказал он, подмигнув Милке как давней знакомой.

– Иди, иди отсель, Гришка! Не замай девчат! Не балу́й! – тихо и строго ответила торговка, протягивая парню монетки.

– Ой, не балуй! Оторву тебе я… ухо! – развязно ответил Гришка, глянув между делом на полученный оброк с торговки и засовывая деньги в глубокий карман щегольских брюк, широких книзу на манер моряцких клёшей.

– Ладно, ну, рыжая, я тебя запомнил. Подрастёшь – найдёт тебя Гришка Лис, так и знай! – подмигнув Милке и переложив языком во рту спичку справа налево, Гришка Лис вальяжно направился к следующему торговцу.

– Вот паразит каков, а?! Не продала ещё ни одной морковки, а деньги за день – плати! Вот тебе и революция! Как было при царе – бандюганы везде свои порядки устанавливали, так и щас всё осталось, лишь бы уж ещё хуже не стало! – сказала подошедшая к Маланье соседка-торговка.