Говорят, он был летчиком.

Попробуйте так прожить тридцать лет!

Вот почему я дергаюсь от слова «самовар».

В общем, тогда, шесть лет назад, утром я поехал на вокзал невыспанный, с глазами по восемь копеек.

Потом, курсе на пятом, я снова стал читать на эту тему – она меня не отпускала.

И набрел уже на другие статьи. Типа, все ужасы, которые рассказывают про послевоенный Валаам, – это проклятые либерасты мажут дегтем нашу страну. И инвалидов никто не вывозил насильно, никто не ходил по домам и не отбирал у родственников несчастных калек, прятавшихся от «зачисток» на антресолях. Мол, ветераны писали заявления сами, оставшись без родни или чтобы не быть никому обузой. Да и условия на Валааме были терпимые – вернее, как повсюду в те годы.

Может, они и правы, я же не историк.

Хотя как дед мог своего отца отдать на какой-то остров?

Но я до сих пор так и не знаю, что там случилось с прадедом Спиридоном.

Глава пятая,

в которой приходится петь под фанеру

Духовные люди – особые люди,

Их сервируют в отдельной посуде.

У них другая длина волны,

И даже хвост у них с другой стороны.

БГ

Полпятого дня. Я сижу на кровати, только что проснулся: была ночная репетиция, о которой говорил Стэн, шестичасовая. Так дешевле.

Первое и главное – сегодня суббота! Это однозначно хорошо, без вариантов.

Второе – на сегодня особых планов нет. Это и хорошо, и плохо.

Третье – где-то в подкорке свербит ощущение, что нечто важное я все-таки просохатил.

Вот такие ощущения я не люблю. Потому что мало ли что можно забыть?

Иду в ванную и начинаю чистить зубы, мыча себе под нос древнющую песню «Широка страна моя родная». Когда я дохожу до задней стороны зубов (практически «dark side of the teeth»), начинаю на тот же мотив мычать стих Есенина «Улеглась моя былая рана…», который я учил в школе. Сразу рождается смелая музыковедческая догадка, что песня была написана как раз на есенинскую нетленку, но в последний момент вызвали Лебедева-Кумача и под дулом вороненого нагана заставили его написать свой жизнеутверждающий текст…

И все же – что за мысль, которую я никак не вспомню?

Параллельно я думаю о том, что если бы я был евреем, то таких проблем у меня бы не возникло. Не мучился бы от мысли, что забыл что-то важное на сегодня. Потому что евреи, как известно, по субботам ничего не делают.

Помнится, Роммель, который любит смотреть фильмы про разные страны, рассказывал:

– Если прилететь в Израиль в субботу, то даже валюту фиг поменяешь – все закрыто, и точка. А если местным надо куда-то ехать на машине, то вообще проблема, потому что водить машину запрещено, это считается работой.

– Чего, пешком идут?

– Еще чего не хватало! Они же умные. В отличие от нас… Тачку водить нельзя, зато можно сплавляться по воде. Поэтому берут три пластиковые бутылки, наливают в них воду, кладут в машину под задницу и едут! Типа по воде путешествуют…

Я над этой хохмой ржал, конечно, но на сто процентов никогда не верил – это как-то совсем уж шизоидно звучит. Да и Роммель уточнял, что мало кто даже из евреев соблюдает все эти религиозные запреты. У нас ведь, если разобраться, то же самое – так, максимум свечки ставят. Хотя по правилам полагается молиться-поститься и еще наверняка много чего, только кто же все это соблюдает? Ну, то есть старушки, наверное… и еще монахи всякие, но из людей адекватного возраста я что-то таких не встречал…

– Ну еще бы!!! – яростно кусаю зубную щетку. Зубная паста на ней уже давно кончилась – оказывается, я просто задумался.

Вот оно, забытое! Память включается с места в карьер, как будто забрызганное зеркало над умывальником превращается в плазменный экран. На нем появляется Даша, стоящая в вагоне метро, мягко улыбается и говорит: