В этот момент в кабинет кавалерийским шагом вламываются ядовито-розовые джинсы. Это, разумеется, Мирра.

– Привет! Как живешь? Альфия не обижает?

– Обижает, конечно! А я ее.

– Ну, совет да любовь, – вгоняет шпильку Мирра. – Прикинь, что один наш новенький отмочил! Мы просматриваем письма по заказам денег в отделения. Это чудо – его Никита зовут – принял заказ, потом отзвонил в хранилище, как положено, все о’кей. А в письме пишет: «Согласовано с хренилищем»! Это как тебе?!

– Может, очепятка?

– Ты меня за дуру держишь?! Так даже дедушка Фрейд не опечатывался! И ведь при этом хранилище в копии стоит! Ты же знаешь, какие у нас с ними сейчас отношения! Надо бы этот разговор прослушать.

– Зачем, Мирра? Чтобы услышать, что он звонил именно в хранилище, а не в хренилище? Или ты думаешь, что клиент настаивал: напишите, дескать, мой заказ как-нибудь поприкольнее?!

– Очень смешно! Ты понимаешь, что это мат в официальной переписке?

– «Хрен» – это не мат.

– Нет, это мат!

Миррушке уступать нельзя. Ни под каким видом. По опыту знаю.

– Это слово даже в русской классике есть. Значит, не мат!

Спорный тезис, ну да ладно. Прокатит.

– У кого это в классике есть такое слово? – уже сбавляет обороты Мирра.

Ага, как будто она ее читала, русскую классику. Я делаю максимально уверенный вид, как будто у меня три филологических образования. Плюс восемь боевых командировок во Вьетнам.

– У Шолохова! – блефую я.

Уж его-то она точно не читала. Наверняка от одного объема падала в обморок.

– Какие все образованные… А я бы разговорчик прослушала. Молодняк учить надо, они тогда работают бодрее, – говорит Мирра, уже остыв и направляясь к двери.

– Я твои методики очень хорошо знаю, – прочувствованно говорю ей вслед, вспоминая, как она в свое время «бодрила» меня самого.

Тут у меня звонит телефон. Оказывается, Стэн.

– Привет! Ты не забыл, что у нас сегодня ночная репа?

– Мм… Забыл… Напомни, во сколько?

– Как в тот раз, с двенадцати до шести. Я хотел спросить: ты можешь в этот раз скинуться? Сегодня моя очередь будет, но у меня по лавандосу совсем тухло.

– Могу, наверное. Отрабатывать будешь!

– Не вопрос!

Пока мы со Стэном треплемся ни о чем, кабинет потихоньку заполняется коллегами. Наконец, мы прощаемся, я кладу телефон на стол, открываю Nice – программу, в которой фиксируются все разговоры операторов с клиентами, – и надеваю наушники. Похмело вроде бы рассосалось, вот только, получается, сегодня ночью не спать…

Да и какой тут сон, если всякие сальные голоса по ночам терроризируют?

– Пикник? – кричит Альфия, влетая в комнату и на ходу разговаривая с кем-то по мобиле. – А то, все в силе! Прикинь, чего наши придумали: замутить пикник в русском стиле! Не, без кокошников! Ну, всякие сарафаны, вышитые скатерочки, посуду кто-то обещал принести под хохлому…

«Интересно, “наши” – это кто? – ерничаю про себя. – Такие же русские, как ты сама?»

Хотя в сарафанчике она смотрелась бы клево, не поспоришь… В таком, с открытыми плечами.

Я верноподданно салютую начальнице рукой, она продолжает упоенно верещать в трубку:

– Что пить? А сама-то как думаешь, а? Ха-ха! Кстати! Нет идей, где можно нарыть самовар? Нет? Ты дура, что ли?! Если в русском стиле, то без самовара – позорище, ни разу не вариант!

На слове «самовар» меня накрывает стремное ощущение, почти дежавю. Мерзкое такое, липкое. Я пытаюсь отклеить его и сбросить с себя, но оно плотно берет меня в оборот, как будто говорит: «Вспоминай!»

И вот мысли текут, как будто по рекам, озерам и прочим каналам, просачиваясь сквозь шлюзы и огибая опоры мостов.

Куда? Да на север. В Ладожское озеро.