Светка засмеялась. Нэт убрала шипящую сковородку, прихватив прихваткой, на другую конфорку, а на ту, на которой до этого стояла сковорода поставила пузатый красный чайник, который еще начинает вопить, когда водичка в нем достигает отметки сто градусов (Вырубай живо, парень! Я спарился! Тебе говорю).

«Щас все будет готово, Дим». – Нэт поцеловала меня в щеку. Она не отнимала губ от моей щеки довольно-таки долго (но меня это не особо волновало, потому что мне казалось, что щека под заморозкой – гадкое ощущение). Потом Нэт укусила меня в щеку. Я вскрикнул, потирая укушенное место. Это было больно, но с другой стороны и приятно.

«Ты чё?» – Только и нашелся, что брякнуть я.

«Я тя щас съем, Димусь – вот чё». – Нэт по-дурацки хохотнула.

Светка пока обратилась к услугам джина-чудесника, выливая остатки пива в стакан. Она выпила его, наверно, еще до того, как дошла до комнаты, где отрывались Серый, Рик и Юлька. Настоящий баклан.

«Э, ну ты полегче, – говорю. – Тя повело чуток».

«Да все нормалек». – Натали прижала меня крепко к себе, положив руки на задницу. Внизу у меня что-то зашевелилось и начало расти – это был плохо. Я убрал руки Нат с моей задницы (хоть и одна часть меня прямо-таки вопила: Ты что делаешь дурень?! Отдайся встречному ветру и не сопротивляйся!).

«В чем дело, Димусь?» – Нэт состроила недовольную гримаску.

«Все нормально, давай помогу донести остальную еду в комнату».

Рука Нэт потянулась к бугорку на моих штанах, который пока перестал расти, но я перехватил ее руку и отвел в сторону. На ощупь ее рука была словно резиновая или каменная. В башке, заполненной спиртным, я ощущал как бы дуновение ветра. От того, чтобы совершить дерьмовый поступок, о котором я стал бы впоследствии незнамо как жалеть, меня отделяла хрупкая грань, на которую я встал и уже ходил по ней. А то, что возобладает – здравый рассудок (замутненный спиртным) или желание – зависело от меня. И я рад, что я все-таки вернулся назад за границу, а не стал окончательно переступать ее и падать в темную морскую пучину.

Я снял крышку со сковородки. Там были пельмени. Я выложил их на тарелку. Как раз заорал чайник, я его тут же вырубил. И пока я занимался всем этим, Нэт откупорила бутылку с сидором, налила себе стакан и выпила. Когда я засек это, она уже почти его допила.

«Что ты, черт, творишь?»

«А чё?» – Она отрыгнула (было неприятно). Я почему-то сразу вспомнил мою мать, которая, вероятно, сейчас опять дрыхнет в спальне.

«Ни че! Ты и так уж хороша. Довольно». – Башка у меня начала прочищаться. Я сказал себе, что больше не стану пить. Я вспомнил мать, отца, развод родителей Нэт, Анну Харпову и мне стало страшно, только не в том смысле страшно, что я испугался, задрожал или еще что-то типа этого, словно глядел суперклевый ужастик, – НЕТ, эти мысли словно отрезвили меня, охладили все эти животные желания, который мой больной мозг рисовал в таком обалденно ярком свете. Я увидел, что там за гранью ничего интересного – там лишь чернота. Я, словно осознал окончательно, к чему все это ведет. Как если ты знаешь, что за преступление, ты можешь попасть в тюрьму и провести какое-то время в тесной сраной камере, где двадцать человек чуть ли не сидят друг на друге и испражняются в один вонючий сортир, а что еще хуже (и СТРАШНЕЕ) некоторые из них могут сделать из тебя тряпку, «местную девочку». Когда думаешь об этом, то понимаешь, что лучше не преступать закон, как бы трудно ни было. Что схожее я ощутил тогда к тем намекам Нэт на секс. Я проиграл ситуацию наперед, увидел всю панораму.

Когда мы заходили в комнату, Натали опять положила свою руку мне на задницу и погладила. Как я ее ненавидел в этот момент. Если бы у меня не были заняты руки этими треклятыми тарелками, я бы хорошенько толкнул ее или чего хуже. Играла одна из медленных песен Брайна Адамса (довольно приятная, нужно будет купить кассету или попросить у Серого). Рик сидел, запрокинув голову на спинку дивана, и, кажется, уже спал. Светка доедала яичницу, но я бы скорее использовал по отношению к ней глагол: дожирала. Серый и Юлька танцевали медленный танец, лапая друг друга с закрытыми глазами. У Юльки задралась юбка, а ей, видно, это было по фигу.