– И с тех пор ты плохо себя ведешь, чтобы пришли цыгане, и ты смог отомстить им за брата, хотя давно знаешь правду? – подвел черту под короткой и бессмысленной историей ненависти Паласар.

Дамис усмехнулся, Петерфинн из вежливости пьяно хрюкнул, потому что решил, что пропустил умную шутку.

– Люди – поразительные существа. Тайники душ не перестают меня удивлять. Надеюсь, когда-нибудь ты снимешь с себя тяжкий груз этого заклятия, – добавил Паласар.

– Ко времени ты вспомнил про тайны, – сменил неприятную тему Каспар. – Расскажи-ка, куда наша замечательная дружина ведет столь примечательного чужеземца?

– В замок, – ответил Паласар.

– Какой, чей?

– Не время знать, какой и чей. Пока и этого довольно.

– Но как я буду выбирать дорогу, если не знаю, куда мы идем?

– А ты не будешь выбирать дорогу, Каспар. Никто из вас не будет.

– Ты, стало быть, знаком с окрестными дорогами лучше нас?

– Этого я не говорил. Мы не выбираем дорогу, дорога выберет нас.

– Софистика не поможет тебе завтра. Я буду следовать за тобой целую неделю, хотя бы тебе взбрело в голову ходить кругом вокруг двора Одноглазого Марка. Это я обещал. За своих людей я не ручаюсь.

– Отчего ж, – встрял Дамис, видя, что Паласар медлит с ответом. – Если любезному сейиду угодно, мы с удовольствием походим кругами. За хождение кругами редко так хорошо платят. Походить кругами неделю, чтобы получить вторую половину награды, – мы с этим справимся!

– Вот видишь, – Паласар показал на Дамиса. – Они не против.

– Пора выметаться из-за стола, – сказал Каспар. Дамису он указал на Петерфинна и приказал: – Веди его в комнату. Я соберу людей. Часть отправлю спать на конюшню. Цыгане и наши полдюжины лошадей – у меня от этого совпадения нехорошие мысли. Ты будешь спать?..

– В комнате, – ответил Паласар на незаконченный вопрос. – Еще будет возможность поломать бока о доски и исколоться о солому.

Донеслась с лестницы одна из застольных песен Петерфинна, потом послышался грохот, лязг и ругань на нескольких языках. Дамис не справился с пьяным товарищем, и они вдвоем повалились в проходе вместе с оружием.

– Что разлегся? Поднимай живот, обормот! – раздался окрик Петерфинна, который хмельной ловкостью оказался на ногах раньше Дамиса. – У жены мохнатая штучка, мохнатая штучка, мохнатая штучка… – Затихающее пение донеслось из глубины комнат второго этажа.

– Мохнатая штучка! Показала мне ее в воскресенье. В понедельник вернет скорняку! – против воли закончил куплет Каспар, слышавший эту ирландскую песню сто и один раз.

Солдаты зашевелились и стали разбредаться по лавкам и углам. Каспар поймал несколько более пьяных и кого отволок, кого пинками прогнал спать на конюшню. Теперь, как будто, все было готово для ночлега. Каспар взял у Марка шерстяное покрывало и сказал тушить свечи. Он улегся на пол рядом с печью и подумал над прошедшим днем. Если не считать цыган, день прошел спокойно.

Входная дверь в темноте то и дело отворялась, отчего по лицу пробегал легкий ветерок. Это солдаты бегали мочиться с пива. Каспару казалось, что прикосновение сквозняка он ощущает не кожей, а, как кот, бровями. Приглушенные голоса солдат не давали заснуть. Люди ворочались, задевали в темноте вещи и друг друга. Кожаные ремни, кольчуги, ножны, доспехи, застежки, лавки: все скрипело и лязгало. Но скоро люди угомонились, звуки стихли, и из ленивой дремы Каспар отошел к настоящему крепкому сну.

Проснулся он рано, когда первые солдаты очнулись ото сна и потянулись на улицу сливать то, что не было слито вечером. Можно было еще поспать, но на душе стало тревожно за лошадей, и Каспар поднялся проверить. На конюшне все было цело. Солдаты почти все на месте, точно их можно будет сосчитать только во время сборов. В кибитке Паласара тоже все в порядке. Баркарна – огромных размеров молчаливый вояка – мирно спит на соломе, привалившись к таинственному сундуку. Отправить его сюда было светлой мыслью Вильямсона. Никому не захочется проверять, крепко ли спит человек с топором в руках и крепко ли заперт сундук, привалившись к которому он спит.