И самое главное в моей полемике со сторонниками учения об особой русской цивилизации. Как совместить реальную историю прихода к власти большевиков (и, что не менее важно, реальную историю удержания большевиками власти, захваченной в Петрограде в октябре 1917 года), и, самое главное, реальную историю социалистического строительства в СССР, создания колхозного строя, наконец, реальную низкую экономическую эффективность советской экономики, и прежде всего советского аграрного сектора, с учением об особой русской «солидарной», коллективистской цивилизации. Так и хочется спросить его адептов: почему так много людей надо было убить, посадить в тюрьму, чтобы создать систему, которая якобы соответствует их национальному характеру? Может быть, та русская нация, которая возникла в результате социалистического строительства и которая, вполне возможно, свыклась с «социалистической системой», имеет мало общего с той русской нацией, которая оказалась в окопах Первой мировой войны и отчаянно сопротивлялась попыткам большевиков перейти к коммунистической организации труда.

Существуют тысячи аргументов, доказывающих, что советский строй не был результатом сознательного, добровольного выбора русского человека, а тем более сознательным выбором образованной России. Но самым убийственным аргументом, противоречащим утверждению, в частности Всеволода Чаплина и Александра Рудакова, будто колхозный строй соответствовал русскому православному идеалу, является тот факт, что все шестьдесят лет его существования советский крестьянин на своем клочке земли работал в десять раз более усердно и с большей отдачей, чем на колхозном поле. Все-таки для русского и не только русского крестьянина работать на себя было несравненно ближе, чем работать «на дядю», на государство вообще.

Изложенная выше концепция русскости, особой русской цивилизации, провоцирует десятки вопросов, которые старательно избегают ее сторонники, избегают, чтобы сохранить хотя бы видимость правдоподобности своей концепции. Если, как настаивают идеологи особой русской цивилизации, все, что любо западному человеку, а именно свое собственное «я», отдельное от коллектива, личная свобода, достаток, личный успех, собственность, личное счастье, право самому распоряжаться своей единственной жизнью, чуждо русскому человеку, то почему в классической русской литературе за сто лет ее дореволюционного существования не нашлось места ни для одного якобы подлинно «русского» персонажа. Сплошь и рядом «западные типы», озабоченные судьбой своего «я». Только в советской литературе, в романе Николая Островского «Как закалялась сталь» появляется герой Павка Корчагин, который олицетворяет то, что, к примеру, Сергей Кара-Мурза называет русским архетипом. Так, может, на самом деле то, что Сергей Кара-Мурза, Всеволод Чаплин, Александр Рудаков называют русским культурным кодом, есть лишь идеал советского человека, созданный советской пропагандой? И вообще не опасна ли для нас сегодня нынешняя модная «антиперестроечная», «солидарная» русскость, где даже у Патриарха не нашлось места для таких понятий, как «совесть», «свобода», «сострадание», «счастье», «успех». Ведь на самом деле образ русскости, создаваемый ныне вслед за Николаем Данилевским идеологами особой русской цивилизации, вступает в конфликт не только с ценностями европейской цивилизации, либерально-буржуазной цивилизации, но и в конфликт с природой человеческой культуры, с природой творчества, отличающего человека от животного мира. Ведь творчество, стремление к совершенству, к саморазвитию предполагает обособленность «я» от коллектива, желание подчеркнуть свою уникальность, создать то, что не могут создать другие. Ведь на самом деле даже в конкуренции, которую идеологи особой русской цивилизации выводят за рамки нашей нации, заложена все та же человеческая страсть к успеху, к самореализации. И, честно говоря, уже совсем трудно совместить реальную историю зарождения и становления того, что Сергей Кара-Мурза называет «советским строем», с учением об особой русской цивилизации. Все дело в том, что если бы советский строй был бы действительно реализацией русской мечты, то не было бы необходимости в том беспрецедентном насилии, которое сопровождало всю историю строительства социализма в СССР.