– Да ты так и недорассказал про Устина-то: ограбили его али как? И почему ты думаешь, что убили его?

– Да почем я знаю, я в ту пору молодой еще был, моложе тебя! Раз самоубивец, дак его так и закопали, прямо с петлей на шее, говорят. Выкопали яму, шестом в нее столкнули – и вся недолга! А грабить его никто не грабил: лошадь-то с телегой сама домой пришла, и все, что в телеге было, сохранно оказалось. Кто знает, может, еще с каторги старые дружки отыскались, и такое бывает, кто-то, видно, зло большое на него имел… Ну слава богу, к дому уже подъехали! А ночи-то, смотри-ка, какие долгие стали – все еще не светает!

…После неурожайного пошли годы пообильнее. На елпановской заимке чуть не ежегодно хлеб вырастал по грудь, трава – по пояс, и Елпановы стали круто богатеть. Петр с годами все больше вникал в хозяйство, а уж в торговле лучше отца понимать стал.

На заимке построили просторный дом, баню, большую завозню[51] и конюшню. Весной наняли целую семью работников: мужа с женой и тремя взрослыми детьми – двумя сыновьями и дочерью.

Елпановы закупали зерно для торговли не только в Прядеиной, но и в других деревнях. Богатое село Юрмич, расположенное на хороших плодородных землях, для Елпановых стало сущим кладом: там у них были свои люди, надежные посредники в торговле. Василий Елпанов неспроста построил в Юрмиче большой сухой амбар – зерно в таком могло храниться долго, и когда настанет подходящий момент, можно будет идти с обозом в Тагил.

Все вроде хорошо у Василия Елпанова и в хозяйстве, и в торговых делах, а вот поди ж ты – не всегда спокойно ему спится…

А причина – вот она, окаянная: опять в Прядеину черт принес урядника. Опять на квартиру встал – видать, поглянулось прежнее-то елпановское угощение!

– Здравствуй, Василий Иванович! В прошлый приезд забыл спросить у тебя про работника твоего, Гришку-то. Из Вятской губернии он, мне в деревне сказывали, а нынче приехал – не видать его что-то… хе-хе-хе…

– Доброго здоровья, ваше благородие! Милости прошу… А работник-то у меня – когда где: то на заимке, то в кузне. Откуда он родом – мне все едино, лишь бы ладом робил! Лучше мы сейчас с вами… того – по стопочке!

– Что ж, по стопочке – это можно…

Урядник, довольно крякнув, угнездился за столом, на который Василий сам (Пелагея управлялась со скотиной) собрал закуску. А под хорошую-то закуску по одной стопке кто ж пьет?

Урядник за столом едва не заснул. Василий чуть ли не волоком оттащил его на кровать, и вовремя: тот сразу захрапел. А Елпанову под его храп долго не спалось.

«Дело прошлое, а ну как кроме урядника еще кто-нибудь из волости припожалует? – думал Василий. – А у меня там, на заимке, трое беглых живут. От них самая большая польза, только кормить да одевать. Ефиму – вот тому платить надо, поскольку он вольный… Но ничего, если кто и пожелает посмотреть заимку, повезу того на телеге. Дорога туда – с нырка в нырок[52], а тем временем свой человек, верхом да прямой дорогой, давно уже там будет да предупредит кого надо», – решил Елпанов.

Зимой, когда закончилась основная крестьянская работа, Елпановы повезли в Тагил продавать рожь и пшеницу с заимки. Кроме того, выгребли и хлеб, закупленный загодя в Юрмиче, и снарядили обоз из восьми возов. В дорогу отправились Василий и Петр Елпановы да трое их работников; одного работника оставили на хозяйстве.

Уральская зима, как известно, редко радует хорошей погодой. Бывало, идешь в обозе, а лес будто окаменел от мороза, и мерзнет на лету птица, поднимается снежная буря, и ты не видишь ничего в двух шагах, и кажется, что весь мир отгородился от тебя плотной завесой. В такие метели легко сбиться с дороги – все тонет в дикой пляске и реве ветра, не слышно собственного голоса, снег залепляет лицо, а дорогу переметает поземка, и не остается даже признака, что тут когда-то был санный путь. В глубоких сугробах лошади выбиваются из сил. И как бы ты сам ни устал, шагая целый день на морозе и жгучем ветре за подводой, все равно будешь разгребать снег и помогать лошадям, толкая сани. Во время остановок в деревнях, когда отдыхают лошади, хозяин всю ночь ходит, кормит и поит их, чтобы с третьими петухами опять начать трудный, изнурительный путь. Но хоть и рискованна судьба зимнего торгового каравана – да барыш хорош.