Лето сменила осень, а потом пришла долгая морозная зима, завывая и заметая снегом. Мама зиму особенно плохо переносила. С Енисея тянуло холодным обжигающим и колючим воздухом. Мама всё время мёрзла и, сидя у печи и кутаясь в тёплую шаль, что-то тихонечко пела по-чувашски. Я видела, как по её щеке текла слезинка. Увидев, что я на неё смотрю, мама дрожащим голосом прошептала, чтобы отец её не услыхал, что надо жить дальше. Так она тосковала по Чувашии. Я её совсем не понимала, ведь в Сибири так прекрасно и весело жить.

Родители выписывали журнал, он приходил раз в месяц из Чувашии. Мне он нравился, ведь на самой последней странице была напечатана песня на чувашском языке. Удобно устроившись на кровати, начинала петь. Голоса у меня совершено не было. Но я с таким упоением пискляво выводила трогательные слова о любви несчастной девушки и юноши, так плакала, что соседские пацаны, не выдержав моего пения, начинали тарабанить по стене. Но меня это не останавливало. Они за стенкой обзывались, а мне надо было во что бы то ни стало допеть и узнать, чем закончится эта песня.

Слышу, отец меня зовёт, надо помочь прибраться в сарайчике. Вся заплаканная, выхожу на улицу. Соседские пацаны мне вслед кулаками машут и гримасничают. Захожу в сарайчик. Отец выкорчевал бочку деревянную и с большим трудом выкатил на улицу. Под бочкой я увидела гнездо. Там лежало несколько крошечных слепых крысят. Они были так милы. Шубка беленькая и пальчики, как у детей, такие розовые. Я от умиления не выдержала взяла и положила их себе на лицо. Одного на лоб, других на нос и по обеим щекам. Они так щекотали мне щеки и перебирали лапками, пища. Отец зашел и увидел эту картину. Своей огромной ладонью хотел смахнуть крысят с моего лица, а получилась такая оплеуха. Я так обиделась тогда на него.

Я любила трескучие морозы, можно целый день на улице горку строить. Тогда вода, политая на горку, быстро замерзает. Ох и накатаешься! Придёшь домой вся в сосульках. Щеки огнём горят. Думаешь, хоть бы завтра морозы были, чтобы ещё выше горку смастерить. Планы у нас были, кто лучше и красивше слепит снеговика. Я уже приготовила старое тряпье, морковку большую, ведро дырявое, метлу, опять же, можно временно дать снеговику. В общем, планов много. Лишь бы погода не подвела. Так что от Сибири я была в восторге. Лучшего места, мне казалось, в мире не сыскать.

Как говорит пословица, «где родился, там и пригодился».

Понятно, что тоска по родине, по её солнечным лучам, фруктам, по родным и близким не заглушалась у отца и матери. Но и здесь уже обосновались. Детей народили. Не голодали. На зиму заготавливали солонину всякую. Тут и сало солили, коптили мясо, колбасу отец научился делать. Нас детей приучил во всём помогать. Только младшая сестра такая хитрунья, чтобы её не заставляли чистить кишки свиные, специально их портила. Когда после её чистки заполняли кишки фаршем, то со всех дырочек всё вываливалось. Кишки как решето. Отец освобождал её от этой работы.

Долгими зимними вечерами, когда завывал ветер, а печка мирно гудела, отдавая тепло, мне нравилось долго сидеть и читать. Так спокойно и уютно. Заодно поставишь варить суп. Нравилось положить лук на край печи и со всех сторон обжарить в кожуре. Такая вкуснятина, просто обалдеть.

Поставлю на стол швейную машинку и перебираю в своём сундуке ткань. Кукол у нас не было, так я их сама мастерила. С ними могла подолгу разговаривать. Бывает, сошью им платья, а они капризничают – не нравятся они им. Перешиваю уже не спеша.

Каждую субботу мы перемывали полы. Потому что баня. Придёшь с бани чистый, а полы грязные – не пойдёт. Сестра старшая на первом этаже убиралась, а мы с младшей должны были перемыть на втором. А младшая сестра уже просекла: если делать плохо, её папа отстранить может от этой работы. Специально зальёт водой полы, тряпкой грязной стены обляпает, весь мусор под кровать закидает. Отец её до безумия баловал. А зря. Не понимал, что ей придётся жить самостоятельно когда-то одной, без него. Приходилось тогда мне все её обязанности по дому делать самой. Попробуй возмутись, можно получить оплеушину. Да я, собственно, потом махнула рукой, проще мне быстрее самой всё переделать и бежать по своим очень важным делам. Нина, старшая, не встревала и её не интересовало воспитание Любы. Разбирайтесь сами, говорила, на то есть родители. А Любе это и надо было. Была она полностью свободна. Брат жил тоже обособленно. Друзей у него как таковых не было. Отца не слушался шибко. Если что-нибудь отцу надо было от сыночка, он всё мной почему-то пугал: «Вот ослушаешься и не сделаешь, скажу сестре».