И вот сейчас ты всей своей сутью осознал: есть такие события, забвение которых подобно потере тех опор, на которых стоит твоя жизнь, твои радости, твоя любовь, твой смысл бытия, разделенный пополам с любимой.

Тогда в тебе проснутся слова и фразы, которыми ты все сможешь передать любимой, тогда прикосновения твоих рук и губ расскажут о том, что всей своей сутью – слабой, забывчивой ты преодолел этот барьер обыденности, ты вспомнил тот день , и все, что случилось десять лет и девять дней назад, ты переживешь каждую секунду того первого свидания, ты вспомнишь каждое слово, сказанное любимой, каждую интонацию, каждый жест, оттенки взглядов, неловкость в движениях, когда стаканчик мороженого, выскользнув, упал прямо на твои брюки, как, в порыве остановить падение, пальцы встретились – и проскочила искорка. Та искорка, которая уплыла в вечность, останется после смерти, неподверженная тлению.

И вот искорка вернулась, преодолев десять лет и девять дней, скользнула вновь между двумя сердцами. Любимая исцелилась, вдохнув тот воздух, что струился вокруг десять лет и девять дней назад. Все возродилось, и божественная сила поглотила страхи и сомнения…

Никита встал из-за стола и подошел к окну, всмотрелся в гаснущие звезды и ощутил вдруг такой прилив сил, словно провел ночь в волшебном целительном сне. Вспомнил:

– Сегодня вечером Костян обещал какое-то представление. Наверное опять попробует развеселить всех своими клоунадами.

Между тем, история с Никитиным «выканьем» и ярко выраженным презрением к матерящимся женщинам на рынке получила интересное продолжение. Костя даже сподобился на юмористическую пантомиму: изобразил осуждающий взгляд Никиты на матерящуюся женщину. Пантомима имела явный успех у женской части рыночных работников.

Воодушевленный Епифанов, грубиян и насмешник, устроил однажды под вечер целое представление, когда усталый рынок начинал разбредаться, когда ларечники, ударники рыночного труда торговцы и торговки перебирали уставшими руками товары, а Никита со своей тележкой мотался между рядами. Притормозив любимую тележку, Костян поставил на нее забрызганную грязью ногу в черных пластиковых шлепках и громко заявил:

– Шабаш. Сейчас, дамы и господа, вы увидите невиданное и услышите неслыханное. Состоится спор двух гигантов, двух любителей изъясняться на великом и могучем русском языке. И если один – сторонник классического русского, рожденного в девятнадцатом веке, то вторая – виртуоз, точнее – виртуозная дама, владеющая всеми изысканными преимуществами русского мата.

Итак, перед вами обаятельнейшая Марина Петровна берется разъяснить неразумному Никите все преимущества русского мата. И первым делом она пояснит, почему и как нужно вставлять после каждого слова нецензурные обороты, который придают речи особую весомость.

Марина Петровна, она же Маринка, обняла оторопевшего Никиту сзади и принялась разъяснять:

– Ты пойми, Никитка, твою … и еще раз … Когда я тебе просто говорю,… ты еле шевелишься … А когда я … ты начинаешь понимать, что двигаться надо быстрее, больше денег заработаешь.

Никита развернулся, чинно поклонился и вдруг заговорил слегка насмешливым возвышенным тоном:

– Досточтимая Марина Петровна, позвольте прочесть Вам стихи. И давайте договоримся, если Вам понравится, то вы целый день не будете выражаться нецензурно. Тут вмешался Костян:

– Если понравится, Маринка, целуешь Репу взасос.

Марина Петровна, которую Никита прямо-таки сверлил долгим взглядом, мягким движением колена пнула Костяна под зад.

– Давай, Никита (и далее трехслойный мат). Только смотри, если твой стишок не понравится, получишь как Костян – под зад хорошего пинка.