Ехали в колонне, сопровождаемой бронемашинами. На перекрёстках виднелись боевые роботы. У въезда в аэропорт уже был оборудован блокпост, рядом стояла БМП. Автобус тщательно досмотрели. Повсюду стояли солдаты в полном боевом снаряжении с закрытыми масками лицами – исламисты не гнушались расправляться с семьями тех, кто сопротивлялся им. Звучали скупые фразы на французском, а пару раз Вероника различала и слова на русском. В своё время благодаря усилиям Лопатина, мерзлинского министра обороны, многие бойцы армейского спецназа и ВДВ оказались на улице. Кто-то подался на гражданку, кто-то завербовался в ЧВК, а кто-то пошёл во французский Иностранный Легион. Таких легионеров направляли нести службу куда-нибудь в Африку, в Азию, в Южную Америку. А теперь им приходилось возвращаться в Старый Свет и спасать французов от «новых европейцев». Где-то вдалеке, за городом, слышались разрывы и виднелись клубы дыма. Вот во что превратилась жемчужина Французской Ривьеры, в которую Вероника так давно мечтала попасть.

В аэропорту Минска её уже встречали Ольга с мужем. Вероника смутно помнила, как ковыляла к ним на костылях, как обнималась с сестрой, как садилась в машину. Она не верила, что всё кончилось. Казалось, она сейчас снова проснётся в госпитале или в своём боксе.

Но даже дома у сестры ничего ещё не кончилось. От спортивной и жизнерадостной девушки, любительницы волейбола и хореографии, остались кожа, кости и ввалившиеся глаза. Из-за осколка, перелома и последовавшего воспаления Вероника начала прихрамывать, хотя костыли всё же удалось заменить на трость. Её продолжали терзать головные боли, начались резкие перемены настроения. Иногда она чувствовала себя на удивление спокойно, а иногда вдруг срывалась на крик или слёзы. Ночью её мучили кошмары: взрывы, Симон, бегающий за ней с ножом по залитому кровью госпиталю, рушащийся на голову потолок. Хуже всего было проснуться от такого кошмара и увидеть перед глазами темноту. Под Новый Год Вероника никак не могла понять, как такое может быть: дети и взрослые играют в снежки, наряжают ёлки, гуляют, а в это время не так уж и далеко таких же точно людей, детей взрывают, жгут, режут, угоняют в рабство? Она часто вспоминала отца, лондонскую соседку Люси, которую изнасиловали и наверняка растерзали исламисты, миссис Мунро, начальницу на работе, которая всегда хорошо к ней относилась, бывшего парня Томми Эндрюса, устроившегося в какую-то ЧВК, приятелей по Лондону, бедолаг Пителей, Донни с Лизой, даже этого истерика Флеро.

C Риной же всё оказалось и проще, и сложнее. Они не общались с того дня, как Рина вылетела из Ниццы домой. Пока Вероника приходила в себя после контузии и обвала, пока была в лагере беженцев, пока болела дизентерией, она вообще не заходила в соцсети. Уже в Белоруссии, немного придя в себя, она вспомнила про Рину и решила заглянуть к ней на страницу. Выяснилось, что Рина жива – здорова, снова стала блондинкой и продолжает ветеринарную практику. У неё на странице появился пост про взрыв в Ницце, про то, как она помогала там раненым, про то, как у неё на руках умер какой-то мальчик. Вероника с трудом смогла дочитать его до конца – эти строки словно возвращали её обратно в тот ад, из которого она едва вырвалась.

А ещё Рина стала ультраправой. Она начала делиться постами канадских националистов и французского Белого ополчения. А ещё в комментариях к одному из последних постов на ветеринарную тему кто-то ехидно напоминал Рине про удалённый репост от немецких «штурмовых отрядов» и даже прилагал скриншот. Удивительно, насколько быстро это движение возродилось в некогда толерантной Германии. А может быть, оно существовало давно, просто раньше не раскрывало себя. Но теперь они уже не таились. Вероника заглянула на страницу «штурмовиков» и увидела, что на некоторых постах бойцы в масках разворачивали флаги со свастикой, а некоторые носили даже символику СС.