В художественном плане выставка была бы вполне возможна и при соответствующей подготовке имела бы большой успех. Вызвала бы ряд других выставок, в других странах.

<…>

Милый Игорь!

Мы все встревожены осложнением с нашей перепиской, постараемся посылать только с оказией. Твои письма, как ты хотел, ходят по рукам и восхищают всех изысканностью стиля и доселе скрываемым литературным талантом. Получил ли ты наше последнее письмо (наблюдение с ностальгическими картинками)?

Немного расскажу о состоянии «умов в России». Смутные времена!!! Все встревожены и возбуждены, слушают голоса. Разговоры во всех кругах вертятся или сознательно не вертятся (из‐за страха) вокруг одного и того же. У нас тут прошла волна взрывов и пожаров, все ломают голову, кто же автор. Надеюсь, ты обо всём осведомлён, обо всём, что происходит в метрополии. Вообще же психическая атмосфера с тех пор, как ты уехал, изменилась, пройдя определённый цикл. Весной 76 г. мы все переживали некую умиротворённость, обусловленную как творческими успехами, так и относительной устойчивостью внешних условий (сначала чтения, потом выставка)23. Была большая потребность в общении. В конце года обстановка накалилась, все были на взводе, готовые на диссидентские свершения в художественной жизни. Мы все возбуждённо обсуждали этот вопрос почти ежедневно. Постепенно пыл спал, сначала Лёня [Соков], потом Ваня [Чуйков] отказались. А сейчас это кажется просто невероятным. Мы переживаем состояние перелома, но в какую сторону? (Только что по Би-би-си была передача о китайской астрологии – этот год (77) считается годом мудрости и осторожности.) Все описанные ощущения ни в коем случае нельзя принимать за панику или страх – наоборот, это скорее вызревание решительности, накапливание сил (сейчас я говорю не о личной судьбе, а об общем состоянии).

Проблема отъезда для нас с Валерой по-прежнему остаётся открытой (положение осложнилось ещё и семейным несчастьем). Умственным напряжением этого вопроса не решить, всё придёт естественным путём, посторонние советы при этом излишни – у каждого свой личный путь. Cходное состояние переживают здесь многие (особенно в этом смысле нам близки эстонские художники). Мы часто видимся с Олегом Я. [Яковлевым], он и делами и помыслами давно в Париже. Скоро вы увидитесь. Комар и Меламид тоже подали заявления и ждут разрешения. <…>

Римма и Валерий

<…> Дорогой Иван!

Ты молодец, что прислал свои слайды. Это именно то, о чём хотел просить тебя.

При встречах, разговорах я показываю все фотографии, которые у меня есть, но этого мало. Во время выставки нужно было заснять все стенды, как они есть. Никто этого не сделал. В основном все авторы на фоне экспонатов. Пока что все, кому я показываю и рассказываю о нашей выставке, озадачиваются. Они не хвалят – это хорошо, а именно озадачиваются, недоумевают. Здесь всё ещё абстрактная рутина, опостылевший сюрреализм (иногда я хожу и тихо ругаюсь: Париж – большая деревня). Но у Парижа два ценных качества. Он снимает чувство неполноценности и даёт возможности, надежды.

В прошлом письме я ругался на здешний круг художников – корзина с крабами. Но ведь, наверное, это всегда и везде так. Вспомни, как мы семеро на нашей простенькой и некоммерческой выставке разругались в пух и прах. Здесь же условия гораздо сложнее. Так или иначе, но на выставку в Лондон меня не пропустил «художественный совет» (кажется, Шемякин – Глезер). С Ж. [Мелконяном] я виделся на днях, он мне прислал контракт на год, но я его не могу подписать, потому что условия для меня неприемлемы.