Сигал какое-то время молчал, глядя на меня маленькими зелеными глазками, а потом добавил неспешно:

Хорошо, Борис Степанович. Я покажу Вам эти объекты сегодня же после ужина. И тогда Вы всё поймете сами. Вы уж простите, что я сам не могу объяснить.

Я хотел спросить «как это – сегодня же?», и снова открыл рот, и снова Скрипун опередил меня:

Не волнуйтесь, до вечера Вы будете дома.

Я закрыл рот, хотя у меня появился другой вопрос: «как это – до вечера, если вечер уже наступил?» Я решил его не озвучивать. Вскоре подали еду.

– Прошу, попробуйте. Здесь вкусно, – проскрипел Сигал.

И мы оба стали молча жевать. Есть с незнакомым человеком – это определенный стресс для меня, но я был голоден и решительно плюнул на то, что он может обо мне подумать. Мясо в сырном соусе оказалось удивительным – мягким, сочным и соленым ровно настолько, насколько было нужно. Морковь с фасолью, правда, была слегка передержана, но мне было все равно. Пока ел, я бросил взгляд на вторую фотографию. Она была цветной, но все равно старой, снятой примерно лет двадцать назад. На ней громоздились какие-то бетонные конструкции ржавого цвета, освещенные солнечным светом. Я прожевал последний кусок, отхлебнул чая, и стал разглядывать ее.

На первом плане лежали битые бетонные глыбы, на втором виднелись ряды засохших кустов, на третьем – высоченное бетонное нечто на сваях с зияющими черными дырами окон, а на четвертом плане – строение немножко другой архитектуры (если такое вообще можно назвать архитектурой), приземистое, с извилистой сетью черных поломанных труб, отходящих от него в разных направлениях к разным мелким пристройкам. И если трубный дом можно было бы принять за тепловую подстанцию, то ржавое бетонное нечто на третьем плане было самым странным и внушительным объектом на всей фотографии. В целом, обе постройки, вероятно, промышленные.

Я допил чай, и наступило весьма уютное спокойствие. Воистину, когда поешь и попьешь, и на душе легче. И вот таким спокойным, свежим взглядом я рассмотрел фотографию, а потом взглянул в глаза Сигалу.

– Это какой-то завод… – сказал я, – или рудник?

Это один из наших главных корпусов. Здание жилое, – объяснил Сигал.

Но ведь оно же совсем ветхое. – После еды мой тон стал убедительнее и спокойнее.

Борис Степанович, это здание как раз и нужно как-то укрепить, потому что оно разваливается. К тому же, мы хотим, чтобы внутри была вода.

То есть, в здании нет коммуникаций?

На дворе давно уже умер постмодернизм, а у нас до сих пор нет воды в здании, Вы понимаете? – проскрипел Сигал, улыбаясь также, как и до этого.

Верно, верно. Постмодернизм умер, – ответил я, не имея ни малейшего понятия, о чем он говорит. Но мне почему-то было все равно, и я добавил: – Ну что? Давайте посмотрим на Ваши объекты? По фотографиям трудно понять.

Мой экипаж снаружи. Пойдемте, если Вы готовы, – учтиво проскрипел Сигал и встал из-за стола. И тут я вспомнил его имя. Иван Родионович. Оно поначалу пришло ко мне как вероятное, а через пару секунд я уже был полностью уверен, что именно так мне он и представился по телефону. Хотя это имя не ложилось на его образ, хоть ты тресни.

Наверное, готов, – ответил я, – только надо же оплатить счет?

Все оплачено, Борис Степанович, – Скрипун повернулся ко мне спиной и направился не к выходу, а к одному из окон, что находилось в паре метров от арфы. Никто не посмотрел в его сторону, кроме меня, когда он отбросил в сторону кусок тяжелой ткани, нависший на раму окна, открыл рассохшееся от старости окно (тут я понял, что владельцы кафе ничего не меняли внутри башни, кроме покрытия всего и вся драпировкой) и громко сипло крикнул в окно: «Асафи!». Потом он посмотрел на меня, и на его лице мелькнуло удивление, наверное, от того, что я не последовал за ним, а продолжил сидеть за столиком.