Борщ, заправленный оливковым маслом, манная каша и чай с айвовым вареньем – всё это было действительно вкусным, как и пышный хлеб, выпеченный в монастырской пекарне. Забегая вперёд, скажу, что наутро мы доедали тот же борщ, ставший ещё вкуснее, после чего были поданы варёные и солёные овощи, картофельное пюре (опять же с оливковым маслом) и компот. И ещё – по случаю дня великомученика Димитрия Солунского перед каждым стоял стакан красного афонского вина.

Ритуал трапезы заведён тоже от века. Во главе центрального стола восседает игумен Иеремия – сухонький старичок лет восьмидесяти, с косицами седых волос, выбивающимися из-под скуфьи; справа и слева от него располагается, сообразно чинам и старшинству, братия. Все же остальные, в том числе и гости, сидят за отдельным столом, в сторонке. В продолжение всей вечерней трапезы один из монахов постоянно читает поучения святых отцов или жития святых угодников.

Братия вкушает пищу без суеты и спешки, но и засиживаться за столом здесь не принято. Отобедав, игумен извещает об этом звоночком, через минуту-другую сигнал повторяется, после чего все откладывают ложки, встают и, сотворив краткую молитву, вслед за игуменом покидают трапезную. Должны окончить обед и гости.

Если монах, в стремлении достичь полного духовного совершенства, решал вести жизнь аскета, он отказывался не только от горячей пищи, но и от купания, удобного ложа… В трапезной Алексис обратил наше внимание на деревянный жёлоб, тянущийся вдоль стола. В него раньше смахивали остатки обеда – для тех, кто обрёк себя на подобный способ пропитания, и для послушников. Но таких подвижников в монастыре теперь, кажется, нет: жёлоб остался пустым.

Люди мирские и в большинстве далёкие от подлинного понимания христианства нередко видят в монашестве нечто загадочное и мрачное. Между тем монашество, как трактуют его церковные писатели, – всего лишь образ жизни, вытекающий из заповедей Иисуса Христа, полное следование которым и есть подвиг служения Богу. Монах отказывается от всех земных благ, даже от своего прежнего имени и, подобно Христу, молится за людей, охраняет их, как бы представительствует за них. И этим он счастлив. Три обета обязан сознательно возложить на себя вступающий на этот путь: послушание (отречение от своей воли и разума во имя признания над собой власти своего духовного отца); целомудрие (безбрачие и отказ от половой жизни) и нестяжание (ограничение своих потребностей минимумом для поддержания жизнедеятельности организма).

Несмотря на столь суровые, на наш взгляд, требования, я не видел у обитателей монастыря ни одного неприветливого, хмурого лица. Напротив – весь облик монахов, их глаза и речь свидетельствовали о достоинстве и душевной уравновешенности людей, познавших истинный смысл жизни и готовых поведать о нём ближнему.

«Здесь нет горя, нет острых радостей (вернее: „наслаждений“), – пишет Борис Зайцев. – Особенно нет наркотического, опьяняющего, нервозного, что в миру считается острой приправой, без которой жизнь „скучна“. Для монаха нет скуки, нет и приятностей».

Иеромонах Виталий высок и статен, редкие седые нити прошивают окладистую чёрную бороду. Ему, пожалуй, подошла бы роль русского воина-богатыря в фильме «Александр Невский». С некоторых пор о. Виталий «водит экскурсии», поскольку хорошо знает историю обители. Ещё известен он тем, что занимается подводной охотой на серьёзную рыбу и владеет фотоаппаратом «Зенит», с помощью которого ведёт фотолетопись монастыря.

Балкон, примыкающий к келье о. Виталия, выходит на море. Деревянный диван, покрытый матрасиком, плетёное кресло и венский стул. Вдоль перил натянута проволока с бельевыми прищепками.