У меня будто отрезали половину тела. Мне не хватало Фергала так, как не хватает ног или рук тем, кому их ампутировали внезапно, без предупреждения, без подготовки в виде продолжительной, мучительной болезни.

Наши ночи не были менее страстными, а дни менее заполненными привычными мелкими признаниями в любви: легкий поцелуй в плечо, “я-тебя-люблю” одними губами, чтобы не услышали дети, стикеры с сердечками на кофе-машине…

Я не видела никаких признаков надвигающейся катастрофы. Я была слепа, как крот. Или просто как без памяти влюбленная в собственного мужа женщина. Дура, одним словом.

И вдруг развод.

Раздел имущества.

И ни единого звонка от него. Невозможность дозвониться до Лаванды, принявшей во всей этой истории самое непосредственное участие.

Дурацкое условие о содержании, если я продолжаю жить в том же доме, не встречаться с другими мужчинами и вообще практически делать вид, что ничего не случилось.

Каюсь, первые дни именно так и было.

Не потому что я была по-прежнему хорошей, послушной женой. Скорее, от шока, что он выбросил меня из своей жизни, не соизволив даже объясниться.

А через две недели… поступила так, как посчитала нужным сама.

– Мамуля! Мамочка! Йес-с-с! Мы сделали это!

Дочка взлетела по ступенькам, не обращая внимания, что ее провожают приветственными возгласами еще не успевшие разойтись после церемонии награждения зрители.

– О, детка, я так рада за тебя. За вас с Адамом. Где он, кстати? – я обнимала тонкую фигурку, а Эйприл умудрялась приплясывать в моих руках.

– Он уже в раздевалке, они с родителями куда-то срочно едут, так что сегодня отмечаем без него. Мам! Сегодня у нас точно будет пицца! Я жрать хочу, как крокодил!

– Юная леди достойна самой высочайшей награды. Медаль в виде гигантской пиццы будет наименьшей из возможных, – заметил вставший со своего кресла Андрей, который своим движением нарушил наше с дочкой хрупкое равновесие.

– Упс, простите. Я наступила вам на ногу?

– Я готов потерпеть, если вам так удобнее обнимать вашу маму.

Только не это! Сперва я его избила, а теперь и Эйприл оттоптала ему ноги.

– Дочь, сойди, пожалуйста, с ноги этого чрезвычайно терпеливого джентльмена. Ему сегодня немало досталось от нашей семьи.

Молодой мужчина приподнял обе руки в отрицательном жесте.

– Ну что вы. Я избранный! Это все не просто так! Нам суждено было познакомиться. И мои страдания не идут ни в какое сравнение с удовольствием лицезрения столь прелестных леди. Так, значит, решено? Сегодня за гигантскую пиццу плачу я? Кстати, я Андрей.

– Эйприл. А вы откуда знаете мою маму?

– Слушайте, я уже даже боюсь сказать, что у меня день рождения в апреле.

Хм, он в очередной раз проигнорировал один из вопросов, адресованных ему. Случайно ли?

– И, поскольку, будучи человеком новеньким в этом городе, совершенно не знаю, где здесь подают самую громадную и самую вкусную пиццу, доверяюсь вашему выбору ресторана.

– Мамуль, давай к Лаззари? Там такое мороженое! – закатила глаза моя победительница.

– Хитрюга какая. Начала с пиццы, теперь мороженое, а что потом? Аффогато?

– Ты знала, ты знала! – звонко расхохоталась стрекоза и чмокнула меня в щеку. – Все, я убежала переодеваться. Встретимся у выхода. – И Эйприл, широко улыбнувшись нашему сегодняшнему спонсору обжираловки, ускакала вниз, придерживая подол бального зеленого платья.

– Ваша дочь совершенно очаровательна. Сколько ей лет?

– Семнадцать. – Наверное, не стоит говорить, что почти восемнадцать. От греха подальше.

– Ей я этого не скажу, чтобы не смутить слишком юную деву, но вам признаюсь – еще год-два, и вам придется обзавестись большим мусорным баком поближе к дому.