Примечательно, что отнюдь не все состоявшие в ССП согласились с решением своего руководства. Нашлись и строптивые, пытавшиеся защитить коллег. Кстати, среди несогласных был и Войнович.

Меж тем шла подготовка к XXIII съезду КПСС. И газета «Правда» 22 февраля конкретизировала прагматику «дела Синявского и Даниэля». Пафос отражал заголовок передовицы «Социалистическая демократия и борьба против идеологических диверсий»[51].

О справедливости приговора высказался и нобелевский лауреат – Шолохов. Его речь на партийном съезде опубликована «Правдой» 2 апреля[52].

Шолохов тоже инкриминировал клевету Синявскому и Даниэлю. Даже объявил, что ему стыдно за тех, кто «оболгал Родину и облил грязью светлое для нас».

Но дежурными инвективами Шолохов не ограничился. Хрестоматийно известными стали его выводы правового характера: «Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а “руководствуясь революционным правосознанием”, ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о “суровости приговора”».

Нет оснований полагать, чтоб хоть кто-нибудь из делегатов XXIII съезда КПСС публично рассуждал в кулуарах о «суровости приговора». Речь Шолохова адресована прежде всего иностранным литераторам, пытавшимся защитить Синявского и Даниэля. К нобелевскому лауреату они многократно обращались – через официальные инстанции[53].

Шолохов, разумеется, не отвечал. Наконец ответ был получен – через газету «Правда».

Репутационный ущерб Шолохова был велик. И за границей, и на родине. Теперь ему адресовали гневные открытые письма[54].

Вряд ли Шолохов действовал по собственной инициативе. Скорее, выступление обусловлено планом ЦК КПСС. Тем, что был утвержден еще осенью 1965 года. «Писательской общественности» надлежало осудить Синявского и Даниэля. Отречься от них. Вот и нобелевскому лауреату пришлось высказаться.

Иначе быть не могло. Выступление Шолохова создало необходимый контрапункт пропагандистской кампании. Лояльный писатель награжден по заслугам, ему и на родине почет, и международное признание, а нарушителям издательской монополии соответственно поругание и лагерные сроки – вопреки стараниям иностранных заступников.

Но советским идеологам так и не удалось полностью решить поставленные задачи. Опыт был негативным. И юридический, и пропагандистский. Такие результаты отнюдь не планировались.

«Дело Синявского и Даниэля» – в целом – попытка создать алгоритм пресечения и предотвращения несанкционированных публикаций за границей. Первая в послесталинскую эпоху. И – неудачная.

Задача была поставлена, когда Пастернак умело обошел негласные запреты, введенные еще на исходе 1920-х годов. Ну а Нобелевская премия нарушителю стала угрозой существованию государственной издательской модели. Тогда и выяснилось, что прежнее советское уголовное законодательство – сталинское – не приспособлено к новым политическим условиям.

Новое уголовное законодательство к тому времени уже разрабатывалось. Его принятие должно было символизировать еще и отказ от сталинского юридического наследия – одиозной «пятьдесят восьмой статьи».

Реформа была косметической. По сути мало что изменилось[55].

В новом УК РСФСР, конечно же, предусматривалась методика предупреждения и пресечения несанкционированных публикаций. Возможность уголовного преследования нарушителей запрета, пусть и по-прежнему негласного, предоставляла часть первая статьи 70.

Окончательно план был подготовлен после раскрытия псевдонимов Синявского и Даниэля. Ситуация вроде бы идеально соответствовала условиям задачи. Арестованных планировалось осудить на безупречно законном основании. Суд планировался как образцово-показательный, формирующий методику проведения аналогичных процессов. В общем, эталонный.