– Поздравляю, Танюшка! – сказала она, передавая Тане цветы. – Ого, какая ты сегодня хорошенькая и аккуратная, прямо пионерка с плаката…

– Ну, ты скажешь, – скромно возразила Таня, – я всегда такая.

– Оптимистка! В первый раз в жизни вижу у тебя хорошо заплетенные косы. Кто плел?

– Жена одного капитана на пятом этаже… ой, Люсенька, что у меня есть! Хотя подожди – знаешь, наверно скоро приедет Дядясаша, может быть даже сегодня! Представляешь? Вот уж мы попируем… а когда придут остальные?

– Ты знаешь, Танюша, – сказала Людмила, – тебе сегодня не повезло. Нет, правда, такая неудача! У Жени вчера вечером заболела мама, и ей теперь приходится сидеть с братиком. А эту Громову ты вообще напрасно приглашала, я же тебе говорила. Она ушла с мальчишками в кино, а мне знаешь что сказала? Я, говорит, никак не могу, у меня после кино кружок юннатов и нужно кормить амблистому – ее, говорит, без меня не сумеют покормить. Как будто это так уж трудно – покормить какую-то несчастную ящерицу!

– Ничего, Люсенька. Я ей припомню, паразитке, – со зловещим спокойствием отозвалась Таня, ставя цветы в банку из-под варенья.

– Татьяна! – Людмила выдержала возмущенную паузу. – Сколько раз я запрещала тебе употреблять это слово?

– Люсенька, я его вовсе не употребляю, но Громова все-таки самая типичная паразитка. Еще хуже, чем эта ее возлюбленная амблистома…

– Ах, так ты нарочно говоришь гадости, когда я тебя прошу этого не делать!

Ссора вспыхнула, как костер из соломы; через три минуты Таня уже объявила сквозь слезы, что теперь-то поняла, до какой степени никто ее не любит и никому она не нужна, иначе она, Люся, не защищала бы эту Громову. Потом солома сгорела, Таня утерла кулаком глаза и полезла в шифоньер за китайским халатиком, и мир был восстановлен.

До самого вечера они то шептались, сидя с ногами на диване, то хохотали до полусмерти, пекли на электроплитке какой-то фантастический пирог и по очереди примеряли халатик. Таня ждала звонка или телеграммы: а вдруг Дядясаша все-таки приедет, как обещал? Но он так в не приехал. "Ничего, – думала Таня, засыпая, – завтра-то уж обязательно…"

Дядясаша не приехал ни на следующий день, ни в четверг, ни в пятницу, ни в субботу; а в воскресенье, около полудня, Таня выглянула в окно и увидела толпу вокруг столба с громкоговорителем; тотчас же включив радио, она услышала незнакомый хрипловатый голос, медленно говоривший:

– …безопасность своего государства. Польша стала удобным полем для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Советское правительство до последнего времени оставалось нейтральным. Но оно в силу указанных обстоятельств не может больше нейтрально относиться к создавшемуся положению…

Когда зазвонил телефон, у Тани оборвалось сердце – таким зловещим показался ей вдруг этот привычный звонок, загремевший как сигнал боевой тревоги. "Алло", – почти шепнула она, поднося к уху трубку.

– Татьяна? – послышался тревожный голос Людмилы. – Ты слушаешь радио?

– Только что включила… Люсенька – что же это такое? Я ничего не…

– Да… кажется, мы тоже будем воевать! Не уходи никуда, я приду!

Линия щелкнула и разъединилась. Таня присела на край дивана, держа в руке трубку и остановившимися глазами глядя в черную тарелку громкоговорителя. Голос продолжал говорить так же медленно и невыразительно, словно с трудом разбирая написанное:

– …ввиду всего этого правительство СССР вручило сегодня утром ноту польскому послу в Москве, в которой заявило, что Советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии…