– Боже, – выдохнула девушка, опуская плечи, – да купи ты себе валерьянки, ну что такое, в самом деле…

Она отправилась наверх переодеваться, дальше планировался поход на море. Конечно, купаться в середине мая было рановато, но позагорать на мягком солнце в самый раз.

Собрав пляжную сумку, Полина прошлась по комнатам в поисках какого-нибудь небольшого покрывала или старого полотенца, которые не жалко бросить на песок. Копаясь в комоде в гостиной, на дне ящика девушка обнаружила фотографию – старую, мятую, черно-белую, сильно обрезанную по краям. На снимке была маленькая светловолосая девочка двух-трех лет в белом платье, сидящая в бархатном кресле в стиле королевы Анны. От тех, кто находился рядом, остались лишь кисть женской руки с правой стороны и часть мужского пиджака с левой.

У Полины хранилось совсем немного детских фотографий, едва набрался бы десяток, и то начиная лет с пяти. Она не знала, какой была в младенческом возрасте и чуть постарше. И вот теперь, разглядывая малышку на старом фото, девушка как-то сразу поняла, что это она и есть. Полина себя узнала, вот только кресла такого не помнила совершенно. Невыносимо хотелось заглянуть в обрезанные части снимка, наверняка рядом стояли ее родители, о которых девушка не имела представления. Любые попытки расспросить о них бабушку разбивались о стену ледяного молчания. Бабушка поджимала губы так, что, будь ее воля, она бы наверняка вся свернулась внутрь; светлые глаза становились пустыми, совсем прозрачными, и у Полины пропадало всякое желание, как поговаривала бабушка, «ворошить прошлое».

Вспомнив, зачем пришла, девушка вытащила из ящика большое махровое полотенце вылинявшего желтого цвета и вернулась в спальню. Там она достала из глубины платяного шкафа чемодан и бережно спрятала фото в карман крышки. Сгустком тепла грудь согревало ощущение прикосновения к фрагменту своего неизвестного прошлого, где у нее была семья, белое платьице и большое бархатное кресло.

Глава 7

Других желающих позагорать в такое время не нашлось. Пустынный пляж чистой светлой линией окаймлял спокойную воду. Крикливые чайки суетились у берегов острова, и большая белая птица кружила над крепостной стеной. Полина спустилась по центральной лестнице, решила далеко не уходить и расположилась напротив ступенек, у спасательной вышки. Девушка расстелила полотенце, сняла платье и направилась к воде. Крупный желтый песок, мелкие цветные камешки и ракушки походили на «секретик» под стеклом, какие они делали с подружками в детстве, гуляя во дворе. В укромном месте выкапывали маленькую ямку, складывали туда цветки с бусинами, записку с нарисованным сердечком или какие-то другие детские сокровища, сверху это добро закрывалось кусочком стекла и засыпа`лось землей. Потом землю следовало аккуратно расчистить пальцем посерединке, и тогда открывалась маленькая разноцветная тайна, крошечный секрет.

Вода у берега прогрелась хорошо. Девушка зашла по щиколотку, затем по колено, постояла, привыкая, и все же рискнула окунуться целиком. Быстро работая руками и ногами, она поплыла вдоль берега, где было потеплее. Полина любила воду, хорошо плавала, но опасалась глубины и старалась не терять дна под ногами.

Чистейшее море мигом смыло все страхи с тревогами, вернув ясность и радость от нового места жительства. Еще оттого, что впервые в жизни можно провести целое лето хозяйкой в собственном доме, а не туристом в гостинице, с сожалением провожающим каждый драгоценный день отпуска.

Всего в нескольких метрах от нее вдруг ударил вверх фонтан воды и кто-то громко фыркнул. Сначала почудилось, что это пловец в черном гидрокостюме, но показался плавник – и стало понятно: дельфин. Полина задохнулась от восторга, она никогда не видела дельфинов так близко. Восхищенно наблюдая, как он играет, выкатывается из воды глянцевым черным колесом, девушка самой себе немедленно поставила условие: не обращать внимания ни на какие странности, что бы ни мерещилось, что бы ни происходило. Остаться здесь до осени, загореть, вернуться в счастье и полностью избавиться от тяжелого осадка на душе, который так и норовил взбаламутиться и напомнить свое гадкое послевкусие при любом удобном моменте.