– Думаю, мне это не грозит.

– М-да… Может, тебе взять отпуск, завести домашнее животное или хотя бы цветы, как любила она? Нужно надеяться на лучшее, а не смаковать худшее. Когда Мари придет в себя, вряд ли она будет в восторге от того, во что ты превратил свою жизнь.

– Может, не будем об этом?.. – виновато отводя глаза, ответил он, вспомнив, как беспечно он дал умереть маленькому цветочному садику Мари. – Ты возьмешь рукопись или нет?

Она сделала еще пару глотков кофе и внимательно посмотрела на него.

– Знаешь, ты относишься к той избранной категории писателей, чьи творения, что бы они ни написали, будут распроданы, тем более у тебя уже есть свой бренд.

– Спасибо, – сказал он, расплатившись за кофе, который не пил, тем самым подытожив этот неприятный, но нужный для него разговор.

– А ты все-таки подумай о домашнем животном, – бросила она ему напоследок.

Глянув на себя в зеркальном отражении лифта, Ланс поморщился и накинул капюшон куртки. Накрапывал дождь. Повседневную рутину больницы он давно перестал замечать. Проходя по до боли знакомым коридорам, он бывал здесь каждый день, менял букеты ее любимых цветов, бережно подправляя одеяло, читал стихи, рассказывал про свои книги…

Зайдя в очередной раз к жене, он узнал то, что меньше всего хотел слышать, то, что подрывало его внутреннюю веру. Грегор Ньютон, пожилой афроамериканец, который лежал в соседней палате, являясь, как и Мари, жертвой этой ужасной катастрофы, был отключен от аппаратуры. Ланс за эти мучительные три года привык к нему, как к члену своей семьи. Окно открыто, и холодный воздух проникал в палату, забрасывая звуки живущего своей жизнью города. Ледяной всеобъемлющий ужас ворвался в его душу через плохо закрытую надеждой дверь. Находясь рядом с этим чудом всей его жизни, а теперь еще и последним бастионом, который он готов был защищать до последнего, сдерживая разгулявшееся в сердце отчаяние, он просидел до вечера.

Другая сторона

Она лежала, повернувшись в сторону глухой стены. Уже немолодая, но еще и не старая женщина с темными, разбросанными по грязному подобию подушки волосами. Хрупкие, узкие плечи, покрасневшие от холода пальцы, которые Она инстинктивно старалась согреть во сне дыханием. Накинутые вместо одеяла старый плащ и твидовый пиджак мало спасали от нарастающего холода. Ее история началась со смерти матери, такой ранней, что туман времени давно поглотил ту ее жизнь, поперхнувшись ее болью. Позднее умер и отец, закрыв запретный ларец памяти окончательно. Маленькая девочка, которой теперь снился теплый камин и праздничный стол. Что Ее могло ждать впереди? Если бы не ее твердое желание стать счастливой и, вопреки всему, самой жизнерадостной, воплотив мечту своей матери о сцене. Проснувшись, Она поняла, что окончательно замерзла. Нащупав потерявшими чувствительность пальцами какие-то вещи, Она в суматохе, трясясь от непреодолимого холода, начала надевать на себя все, что только можно. Взяв с пола любимые сапоги ее матери, она бережно, стараясь не порвать окончательно потрескавшуюся от времени кожу, натянула их. Затем встала и нажала на выключатель. Тусклый желтый свет нехотя осветил старость и убогость комнаты, а большая дыра в полу, чуть дальше кровати, в виде червоточины, зловеще зияла, навевая ужас. Сквозь распахнутые двухстворчатые двери дул промозглый ветер, нагоняя в комнату осеннюю листву. По углам стояла ветхая, помнящая еще далекое прошлое дома мебель, простенький стол у дальней стены с кувшином воды и мутным стаканом – вот все, что здесь было. Подняв какую-то вещь, Она отряхнула ее, бросила на кровать и вышла к предрассветным сумеркам. Утренний туман, окружавший все вокруг, заставил ее поежиться и покрепче запахнуть плащ. Нужно идти…