– Оба наповал!– сообщил он, обыскивая карманы зэков.

– Знатный ты стрелок, Петр Федорович, – рассмеялся Табакин, но тут же осекся, заметив строгий взгляд особиста.

– Кажется наши бегунцы…– майор Тополь брезгливо отряхнул руки, встав с колен.– То-то местная милиция будет рада! Одной головной болью меньше…

– Лейтенант Зубов, рапорт о случившимся мне и командиру дивизии на стол. Подерягина с караула сменить…

– Есть сменить…– хмуро кивнул Зубов, покусывая нижнюю губу, уперев взгляд в раскисшую землю.

– До выяснения всех обстоятельств рядового поместить на гауптвахту.

– Есть поместить!– Прохор вяло протянул руку Петру, забирая автомат.

– Да что же это такое творится?!– возмутился Табакин.– Солдат на посту защищался, застрелил двух бандитов, а ему вместо медали на грудь, еще в «холодную» запихнули! Братцы! Где справедливость-то?

Но никто его уже не слушал. Четверо из их роты полезли за телами убитых зэков, а двое, следуя приказам лейтенанта Зубова, повели Петра к старому дощатому сараю, выполнявшему в части функции гауптвахты.

– Братцы. Как же это….– растерялся Гришка, но ответом ему было лишь надрывное карканье воронья, уже закружившегося над лежащими трупами.

« В оккупации »

Май 1942

После всех событий, произошедших после того, как немцы вошли в город и их деревню сельчане долго не могли успокоиться. То там, то здесь возникали группки людей, которые живо обсуждали события, произошедшие на площади перед сельсоветом. Кто-то осуждал сына Степаниды, намекая на то, что погиб зазря, кто-то наоборот восхищался его мужеством. Ведь он один, по сути, сумел противопоставить себя всем немецким солдатам вместе взятым.

Колька, наведя порядок в сараях, вместе с дедом Федором отремонтировал конскую сбрую – наступал период полевых работ, а теперь сидел на завалинке вместе с Шуркой, мастеря ей свистульку из глины. Акулина готовила вечерять, а дед Федька сидел рядом, о чем-то задумавшись.

Солнце медленно и неуклонно садилось за горизонт, оставляя после себя на небе размытые ярко розовые волны.

– Завтра ветрено будет…– произнес дед, закуривая ароматный табачок, набив его в самодельную узкую трубку, вырезанную из осины.

– Дед, а дед…– позвал его Коля, отвлекшись.– А немцы к нам надолго?

– Не знаю, внучек, мабуть может навсегда,– с горечью в голосе произнес старик, выдыхая терпкий дым вверх аккуратными круглыми колечками.

– А дядька Васька теперь за них?– спросила Шурочка, наблюдая за братом, нетерпеливо ерзая на месте, желая тут же опробовать новую игрушку.

– За них…– вздохнул дед Федор.

– Значит он враг народа?– невинно поинтересовалась Сашка, даже не представляя, что это слово может значить.

– Цыц, егоза!– прикрикнул на нее старик.– От горшка два вершка и туда же…Политику обсуждать. Свой он…Наш деревенский! Сама видела. Как комендант этот поступил. У Полухина и выбора-то не было! Помирать никому не хочется. Тем более так по-глупому…

– По глупому это конечно…– через невысокий, в половину человеческого роста плетень к ним во двор заглянул лысый мужчина слет сорока, через все его лицо шел широкий , плохо зашитый в свое время, шрам от сабельного удара. Одет он был в кургузый пиджак, почти новую железнодорожную фуражку со споротым околышем. Неизвестный приветливо улыбался, ожидая реакции деда Федора.

– Закурить-то не раздолжишься, отец? – с усмешкой попросил он, лихо поправив фуражку на затылок.

– А ты кто будешь, мил человек?– настороженно уточнил дед Федька, перехватив поудобнее костыль, с которым постоянно ходил, не расставаясь, еще со времен Гражданской войны, когда в одном из боев ему прострелили коленный сустав, оставив на всю жизнь почти инвалидом.