– Я перевёл?

– Да! – Рожин затрясся от смеха, протягивая Евгению бумаги. – Да, вы перевели! Ведь не станете вы отбирать у детей детство!

– Моё детство прошло здесь, и я до смерти сентиментален.

– А-а, это зря. – Борис с улыбкой погрозил пальцем. – Очень зря. В нашем мире сентиментальность – большой изъян. Надо уметь принимать взвешенные решения. Планировать и договариваться.

– И что же вы планируете здесь построить? – спросил Евгений с ноткой злости в голосе, той самой, когда ответ неважен. – Жилой комплекс? Бизнес-центр? Может, новый «Садовод»?

Услышав знакомое слово, проходившие мимо рабочие остановились. Поглазев на мужчин без жилетов и касок, они обменялись фразами на родном языке и вернулись к своим делам.

– За кого вы меня, Женя, принимаете? – возмутился Борис, но тут же рассмеялся. Евгений тем временем достал из кармана телефон и вошёл в интернет-браузер. – Медицинский центр! Медицинский центр. Да-а. Уже скоро на месте вашей времянки вырастет железобетонная надежда тысяч детей и рожениц! Ну разве не здорово?

– Не впервой вам такое проворачивать. – Евгений убрал телефон в карман. – Уже известно, у кого центр закупит оборудование? Случайно, не у ваших друзей из «Мед-Эс»?

– Я постоянно забываю, что девяностые прошли, – с поэтическим упоением, словно филолог, цитирующий классика, протянул Борис. И снова сделался серьёзным. – Значит, так. Деньги за землю пока не на счёте фонда и через пару часов будут у вас на карточке. А там сами решите, в кого играть – в идеалиста или в солидного инвестора. Советую второе, потому что это, – Борис указал пальцем на бульдозер, – очень выгодный проект. И как вы понимаете, я в этом разбираюсь. И не только в этом. В людях я тоже разбираюсь. Вы точно не захотите оставаться идеалистом. Это больно и бессмысленно. Очень больно и совершенно бессмысленно. Я вас переубедил? Что думаете, Евгений Артёмович?

«Что думаю?..» Евгений вздохнул и оглядел стройку ещё раз, будто прощаясь с малой родиной. Перекличка строителей и бригадиров напоминала крики раненых, шум отбойных молотков – пулемётные трели. Выхлопные газы и поднятая пыль окутывали всё и вся болезненным серо-жёлто-бурым смогом. Не хватало лишь клубов красного пара и трупов на земле, чтобы поэтично назвать токсичный воздух туманом войны.

– Думаю, этот проект попортит вам много крови.

К странному привыкаешь. Аномальное и мистическое становится привычным, а затем обретает рациональное объяснение. Подобное случилось и с мигренью, мучавшей Вику с ухода Евгения из квартиры, а если учесть предвестников недуга, то, пожалуй, с самого пробуждения. Сколько естественных, органических причин нашли, придумали, нарисовали этой боли… Вика попыталась отвлечься от неё, переключить внимание на насущные проблемы (а их всегда хватает, один Евгений чего стоит), но они меркли на фоне отзвуков бездны… или космической музыки… или адских песнопений, кто их разберёт. Вещи иного порядка, иного масштаба, характера. Нечто запредельное заскучало и устремилось в подлунный мир. Вернее, пока не устремилось, а только вежливо постукивало в дверь: вдруг чувствительные люди сами откроют. Дьявольское коварство и человеческая галантность.

«Хочешь, чтобы я прекратил шуметь? Приди и попроси с уважением».

Это было бы смешно, если бы Вика росла в любой другой семье. В семье, в которой в чертовщину и мистику всерьёз верили бы только дети и, пожалуй, совсем уж древние старики, а взрослые… Взрослые бы шутили, вспоминали страшилки, рассказанные у костра в оздоровительном лагере или в деревне, убеждали бы себя и окружающих, что всё ограничивается фантазиями, и всегда ограничивалось. Но вышло иначе.