– И тебе доброе утро, прекрасное хладнокровное создание.

В ответ мне послышалось недовольное шипение, и следом небольшая ваза, которая стояла на тумбочке около двери, полетела на пол, распавшись на множество осколков. Удивленно выгнув брови, я повернулся и скрестил руки на груди, прислонившись к подоконнику, ожидая объяснений.

Ламия, набрав полную грудь воздуха, начала шипеть с дикой скоростью и злостью. Я прикусил нижнюю губу и пару раз прокашлялся, чтобы не засмеяться и не разозлить еще больше существо, которое уже стояло и активно жестикулировало, пытаясь донести до меня всю степень своего унижения.

Из ее рассказа я понял, что Клерс, не выдержав, спустился в подвал дворца и напился. Его песни и жалобы на судьбу слышались на этаже, где проживала прислуга. После того как сатир уничтожил все запасы вина, он поднялся обратно во дворец и начал искать тех, кто еще не спал, чтобы поговорить. Все знали, что после того, как Клерс выпьет, у него развязывается язык – сам по себе он безобидный, но постоянное нытье, которое сменялось на восторженные рассказы из его молодости, могли кого угодно довести до сумасшествия.

Я издал нервный смешок, когда ламия, шикнув, продолжила рассказ. Оказалось, что как только Клерс поднялся из подвала на этаж прислуги, он начал бешено колотить в каждую дверь и кричать, что ему нужно с кем-то поговорить и обсудить проблемы, которые окружили нас всех вражеским кольцом. Ламия, возвращаясь с кухни, столкнулась с сатиром в коридоре. Увидев ее, Клерс, едва переставляя копыта, дошел до существа и почти что силой заставил последовать за ним. Сатир вел ламию по многочисленным коридорам, завывая пьяную песню про первую фею, которая умерла от того, что смертные и существа не смогли раскрыть огонь и свет, что таились в их душах и телах. Несмотря на то что Клерс был ростом всего полтора метра, силу он имел недюжинную. Он привел ламию на кухню и заставил бедолагу приготовить ему похлебку – овощное рагу с плющом, которое так любили эти существа. На все возражения ламии он складывал ладони и начинал давить на жалость, манипулируя тем, что чуть не погиб пару дней назад. Лишь чудо его спасло, не иначе. Ламия пыталась донести до сатира, что уже поздно, она хочет отдохнуть, поскольку утром предстоит много работы – через неделю во дворец приедут Михаэль и Селестия – правители Вреклинга и Авантина. Но сатир, доставая из закромов овощи, молча вкладывал их в ладони существа и вскидывал голову, мол, готовь, не отвлекайся. Ламии ничего не оставалось, как посреди ночи варить Клерсу овощное рагу, благо плющ был нарван с вечера и не пришлось идти к местному фермеру за порцией зелени для пьяного сатира. Разошлись существа под утро. Клерс, сытый и едва переставляющий копыта, и ламия, которая едва скользила по полу, цепляясь хвостом за ковры от усталости.

Я едва сдерживал смех, прислонив ладонь ко рту. Ламия смотрела так, будто была готова вцепиться клыками мне в глотку, но страх и здравый смысл останавливали ее от этого. Кончик ее хвоста подрагивал, человеческие кулаки крепко сжались, грудь часто опадала, выражая крайнее недовольство существа. Я сделал пару шагов навстречу прислуге, чтобы успокоить, вразумить, но она яростно шипела, заставляя стоять на месте. Примирительно поднял руки – несмотря на то что ламия помогала по хозяйству, я относился к ней как к члену семьи, равно как к каждому, что проживал во дворце.

– Я дам тебе выходной.

Ламия хлестнула хвостом по стене, оставив там небольшое углубление.

– Два выходных?

Существо зашипело, но не так озлобленно, как тогда, когда только ворвалось в комнату.