– Откуда ты знаешь, что это ты создала заклинание? – спросила Соколица.

Аяна закатила глаза.

– Потому что я никогда раньше не слышала о подобном заклинании. У изумрудников есть свой собственный хреновый способ общения с магами, о котором они не любят рассказывать. Восточники вообще не колдуют, а дикие эльфы не делятся тайнами с плоскоухими. Не говоря уже о символах Святой Девы и старого Аркана? Это какая-то странная компиляция множества разных заклинаний, – она снова взмахнула руками, – смешанных вместе и связанных кровью. Я даже не могу смотреть на это, так это чертовски неправильно… Это нестабильно. Вы можете увидеть отчаянье в каждом штрихе, в том, как были созданы эти символы, эти руны и… – Аяна замолчала, когда поняла, что говорит, и медленно втянула воздух через нос.

– Ты хотела отделиться от Свободы, – мягко сказала Соколица.

Аяна ненавидела жалость, которую слышала в голосе этой девушки. Эта жалость пронзала её насквозь, открывая для…

Глаза чародейки опустились на её собственную грудь.

– Быстро, мне нужна помощь.

Она принялась срывать с себя тяжёлое верхнее платье и бесцеремонно бросила его на пол. Никто не шевельнулся, когда её руки подхватили подол мягкой льняной нижней рубахи и потянули вверх.

– Эм… ты раздеваешься для нас, Искорка? – Лаварэль насторожённо следил за её действиями, как будто собирался опровергнуть предыдущее заявление, что Аяна не сошла с ума.

– Разрывы в Завесе случаются в местах, где было много страданий, – остатки одежды присоединились к платью на полу. – Это клиника, верно? Страдания, конечно, тут были, но главное – это исцеление. Так что нет, это бы не помогло.

– Это святилище исцеления и спасения, – более внятно закончила за неё Соколица.

– Точно, – подтвердила Аяна. – И я не могла просто сделать это в любом попавшемся месте. Это моя клиника, верно? Здесь безопасно. Никаких Стражей, никаких посторонних, когда она закрыта.

Она подняла ногу, руками стягивая с неё сапожок. Потом ступила босой ногой в грязь и чуть не подпрыгнула, ощутив под кожей острые камешки.

– Почему ты раздеваешься, ведьма? – Надир отвёл глаза и уставился в пол, как будто одним усилием воли мог заставить его разверзнуться и поглотить голую колдунью.

– Я использовала кинжал. Не просто любой кинжал, а один из кинжалов Кассандры. Я предполагаю, что она не сильно изменилась за прошедшие годы, и что на кончике этого кинжала побывало достаточно крови мучительно умерших людей. – второй её сапог присоединился к первому и следом отправились чулки. – Это страдание. Разве вы не понимаете?

Надир понял первым из них всех. Он вскинул голову, в его глазах отразилось это понимание.

– Ты сказала, что кровь была твоей. Страданий на кинжале было бы недостаточно. Я видел, как архимаги разрывали Завесу, и то, что требовалось для этого, было… – он тяжело сглотнул. – Однажды я наблюдал, как с мальчика заживо сдирали кожу, чтобы…

– Кто-то должен был быть принесён в жертву. Или кто-то ещё – или я сама.

Нет… Аяна не могла этого сделать. Но Надир знал, что она это всё-таки сделала. Потребовалось несколько шагов, чтобы добраться до сути, шагов, которые он сделал без колебаний. Его сердце колотилось в груди неистовым стаккато, граничившим с болью.

Как Аяна могла это сделать? Не для Надира, только не для него. Соколица и другие могли сражаться с Надиром плечом к плечу, потому что считали себя его друзьями. Но пустить себе кровь, нарочно причинить себе боль только потому, что Надир поставил ей условия, потому, что Аяна думала, что влюблена… Всё это было слишком невероятно. Люди не делали для него ничего подобного.