Барди, чувствуя неладное, сердито крякнул, но спорить не стал. Кряхтя поднявшись на ноги, он протянул руку дочери и крепко сжал её маленькую мраморно-белую ладошку. Стражники, стоящие у ворот, безучастно следили за тем, как силуэты отца и дочери постепенно растворились в ночной темноте…

***

Войдя в дом, Мария почувствовала себя в западне. Под низким потолком не хватало места для переполняющих её эмоций. Сделав над собой усилие, девочка прошептала:

– Я погуляю немного в саду, хорошо?

Отец только вздохнул, кивнув головой. Глядя на Марию, он вновь подумал о том, что девочка растёт чересчур похожей на мать. А чем заканчивались попытки разговорить жену против её воли, Барди слишком хорошо помнил.

Когда дочь вышла из дома, садовник осторожно подошёл к двери и прислонился ухом к шершавому дереву. До слуха Барди донеслись едва слышные всхлипывания.

– Не стоило тебя пускать… – прошептал садовник. – Эх, Хелена, была бы ты сейчас рядом…

***

Отойдя от дома, Мария поняла, что на ней по-прежнему надето платье, подаренное Эйвиндом. Отчаянно хотелось сорвать его и выбросить прочь, но, как ни старалась девочка, снять его не получилось из-за застёжек на спине. Скрипнув зубами от злости, Мария пошла вперёд.

Сад, окутанный ночной прохладой, источал благоухание, но девочка его не чувствовала. На самом деле она даже не отдавала отчёта, куда идёт и, лишь добравшись до королевского лилейника, Мария наконец остановилась и осмотрелась по сторонам. Вокруг царила тишина, а в темноте словно маленькие звёздочки белели бутоны. Посреди поляны, окруженной цветами, возвышался аккуратный мраморный склеп – последнее пристанище короля Арана, отца Эйвинда.

Мария всегда ощущала странную робость при виде склепа. Играя, она старалась не забегать в эту часть сада и лишь изредка оказывалась поблизости. Ощутив внезапную слабость, девочка присела на холодный гравий дорожки. Проведя рукой по камешкам, Мария вспомнила свою старую игру и грустно улыбнулась.

«Видишь, Эйвинд, – мысленно похвалилась она, – хоть в чём-то я лучше тебя. Ты ведь так и не смог этому научиться!». Похвала, однако, вместо радости принесла лишь новый приступ боли.

Сорвав с одежды мамину брошь, Мария какое-то время смотрела на изумруд, почти чёрный из-за тьмы вокруг.

– Мама… – прошептала девочка, и на украшение упали редкие горячие слёзы.

Крепко зажмурившись, Мария попыталась вспомнить мать, но не смогла. Вместо этого перед внутренним взором вновь всплыло лицо Эйвинда, зачарованно смотрящего на портрет черноволосой принцессы.

– Ай! – вскрикнула Мария от резкой боли в руке. Кулак машинально разжался, упустив брошь в траву. Открыв глаза, девочка с недоумением посмотрела на дрожащие пальцы, а затем перевела взгляд на газон. Прямо перед ней на тёмно-зелёной траве чернела небольшая выжженная проплешина.

В глубине сознания шевельнулась мысль, что теперь её точно накажут. Как-никак лилейник не зря считался любимым местом королевы, а сожжённый газон не получится скрыть за несколько часов. Но Марию внезапно охватила апатия и единственное желание – найти украшение и убраться отсюда поскорее.

Трава приятно холодила обожженные пальцы, и вскоре девочка нащупала брошь. В неясном лунном свете Мария рассмотрела чёрную, словно обугленную, окантовку, идущую по краю изумруда. Попробовала было стереть её подолом платья, но безрезультатно. Вскочив на ноги, Мария побежала домой, чувствуя, как в душе нарастает ярость. Унизительный праздник, безразличие Эйвинда, испорченный сад и мамино украшение… Образы сменяли друг друга, подпитывая пламя, бушующее в её груди.