Одна из главных мыслей работы состоит в том, что настоящий Освенцим знают только его узники и больше никто, поэтому никто не сможет адекватно сопереживать выжившим, равно как и никто не сможет адекватно понять виновников произошедшего в Освенциме ужаса. Использование при описании концентрационных лагерей характерной инфернальной терминологии: «ад», «дьяволы» – свидетельствует именно о том, что происходившее в Освенциме и других лагерях находилось за пределами человеческого мира и не могло быть описано в привычных, «посюсторонних» терминах. Лангбейн одним из первых подметил абсолютную субъективность и противоречивость любого свидетельства о Концентрационном мире. «Каждый из нас хранит свои личные, крайне предвзятые воспоминания и пережил «свой» Освенцим. Жизнь человека, который всегда был голоден, заметно отличалась от жизни заключенного, имевшего работу; Освенцим 1942 года сильно отличался от Освенцима 1944 года. Каждый лагерь комплекса «Освенцим» был своим собственным миром, и именно поэтому многие выжившие в Освенциме, видя чужие свидетельства, говорят: «Это выглядит совсем не так, как я это воспринимал» или «Это для меня новость»[38]. Понимая это, Лангбейн стремился привлечь для своей работы максимальное количество свидетельств, то есть его работа имеет ценность и как собрание источников по данной теме. Таким образом, Лангбейну одному из первых удалось представить полную картину жизни и быта в лагере (причем с двух противоположных сторон), картину, претендующую на относительную объективность.
В 1954 году выходит еще одна работа, в которой делалась попытка понимания психологической природы узника в сочетании с его физическим состоянием. Она была создана бывшим заключенным Освенцима и еще нескольких лагерей Эли Ароном Коэном. Книга в 1952 году была представлена в Утрехте в виде докторской диссертации, и в ее основе, как и в основе работ других узников, лежал личный пережитый опыт. Два года спустя диссертация была опубликована в виде монографии под названием «Человеческие привычки в концентрационном лагере»[39]. В предисловии к книге Э. Коэн писал: «Когда я работал над докторской диссертацией в 1952 году… все, что я пережил в концентрационных лагерях, было еще живо в моем сознании»[40]. Э. Коэн сознавал, что личный субъективизм, особенно субъективизм, вызванный условиями лагеря, может создать автору помехи, и поэтому подчеркивал, что намерен писать как можно более объективно, стараясь не делать личный опыт красной нитью исследования.
Э. Коэн, находясь, очевидно, под влиянием О. Когона, также воспринимает, не дифференцируя, пространство Концентрационного мира, считая, что Освенцим отличался от других лагерей лишь тем, что в нем убийства носили массовый характер. Организм концентрационного лагеря рассматривается Э. Коэном с нескольких позиций: общая ситуация, медицина (болезни заключенных и медицинские эксперименты), психология узников и психология эсэсовцев. Говоря об общей ситуации, автор сравнивает три категории заключенных – тех, кто в лагере впервые, тех, кто уже был в лагерях, но других (трудовых, для военнопленных и т. д.), и тех, кто уже был в концентрационных лагерях. Он исследует систему иерархий, которая возникала в этих группах, и взаимовлияние этих иерархий, которые в совокупности составляли сложный мир лагеря. Опираясь на выводы О. Когона, автор рассматривает общую организацию лагерей и структуру их персонала и обсуждает формы уничтожения узников, основываясь на личных наблюдениях. В итоге автор приходит к выводу, что пропасть понимания, которая лежит между выжившими в лагерях и теми, кто никогда не был узником, невозможно преодолеть. Этот вывод станет одним из главных итогов попыток понимания Концентрационного мира не только Э. Коэном, но и многими другими непосредственными наблюдателями.