– Ты начал писать вторую серию?

– Бесишь, бесишь! Какая серия, когда не было тебя?

– Не начал? А я принесла крем для рук и еще для лица, можно их поставить в ванной?

– Можно. Можно! К тому же я выбросил все старые щетки, чтобы не приставали с глупостями к твоей зеленой принцессе.

– Как хорошо! А я постеснялась тебе это предложить. Вдруг каждая для тебя что-то значит.

– Нет, ничего. Никакой подоплеки. Это даже не реквизит. Я забываю выбрасывать, а Роза думает, что так положено у сценаристов.

– Мои кремы не будут ее смущать?

– Роза будет счастлива, расцветет. Скажи, Катуар, это знак?

– Какой знак?

– Что ты остаешься?

– Это все мур-мур. Или как там?

– Гур-гур…

Йорген и ШШ уже в беседке. Филипинка в кружевном переднике ставит на стол самовар, дым уносится сквозь решетку беседки, через неподкупный забор, к олигарху, на соседний участок с пальмами и черепахами.

– Так чем же так хорош этот ваш Федор Кузьмич? – Йорген зевает. – Что такого он натворил, что всем покоя не дает?

ШШ улыбаются, принимая из рук филипинки фарфоровые чашки с чаем лунного цвета и на два голоса затягивают печальную повесть:

– Федор Кузьмич возник ниоткуда. В 1836 году в Пермской губернии арестовали старика, у которого не было с собой никаких документов.

– Бомж? – улыбается Йорген.

– Да, фактически.

– Но у него же была лошадь.

– Откуда вы знаете?

– Марк рассказывал. Но вы продолжайте: я кроме лошади больше ничего не помню. Люди мне не так интересны.

– Поселили его в селе Краснореченском. Он был крепкий – по сути, и не старик еще. Всех сбивала с толку его седая борода. Работал на золотых приисках, жил у зажиточного крестьянина. О себе не рассказывал ничего, от расспросов уходил. Но вел жизнь такую тихую и… как это сказать?

– Благочестивую?

– Да, спасибо! Именно благочестивую. Стали к нему приходить люди, советоваться. Этот Федор Кузьмич не то чтобы очень был рад посетителям, он все больше молился, но помочь всегда был готов. К тому же обладал медицинскими знаниями, то есть лечил.

– Хорошо, а с чего все решили, что это Александр Первый? Он протягивал руку и говорил: «Очень приятно, царь»?

– Нет, – ШШ добродушно смеются, дуют на чай. – Было много улик. Доказательств. Старец этот знал французский язык в совершенстве: когда приезжал один образованный архиерей, они говорили именно по-французски. Откуда обычному мужику знать иностранный язык? Дальше – больше. Однажды к нему пришел больной ссыльный, который некогда служил в Зимнем дворце. Он увидел старца и грохнулся на колени: «Ваше Величество!». Старец очень испугался, сказал что-то типа: «Никому не говори!» Но были свидетели и все слышали. Еще подозреваемый изобразил на листе бумаги вензель «А» с короной сверху, и не просто изобразил, а поместил лист в киот, рядом с иконой…

У Йоргена звонит телефон. Он смотрит на номер, с улыбкой кивает ему и поясняет ШШ:

– Простите, должен ответить. Это опять Марк. – нажимает упругую кнопку. – Да, Марк! Неужели уже дописал? Поздравляю!

ШШ хищно переглядываются, щурясь от закатного солнца.

Звукооператор, не мелочись, добавь счастливых обертонов в мой голос, звучащий в трубке:

– Слушай, ты не одолжишь свой велосипед?

– Какой велосипед, Марк? Занимайся сценарием.

– Очень нужен, без него не напишу.

– М-да? Новая причуда нашего гения? Я, конечно, давно привык, но мне кажется… Постой, а зачем тебе мой велосипед? У тебя же свой, винтажный, ну?

– Нет, мне нужен второй.

– Для кого?

– Не в силах тебе сейчас объяснить. Просто нужен. Нужен.

– Можешь взять. Там у меня на Поварской домработница, она выдаст. Но умоляю, Марк, пиши! Вазген каждый день мне звонит. И помни о цели!