Пистолет мой не спит и глядит немигающим оком
Вдоль руки за окно в эфемерную гущу стекла,
Где стрижи говорят и мелькает ободранным боком
Первый синий троллейбус в проёме жилого узла.
Снова всё да ладом – и не спит бедолага Мартынов:
Он шлифует во тьме добела смертоносную честь.
Спят черкесы верхом, а черкешенки носят в корзинах
Ворох чистых рубах или Жилину в яму поесть.
Для кого-то из нас этот день никогда не настанет.
Погляди, как скользит по обрыву копытами лань.
Погоди, не реви. Нас никто в эту пропасть не тянет…
И в конце-то концов надо спать. Я прошу, перестань.
Перед сном я хотел бы, смыкая на выдохе веки,
Видеть только одно – на вершине не тающий снег.
Что мне солнце тогда и по склонам звенящие реки?
Что мне пуля в стволе или чуждый любви человек?
Любовь
Окассен пожаром страсти
С головы до пят объят —
Перепутал в картах масти,
Кинул козырь невпопад.
Но игре такой не рада,
Чуть не плачет Николетт,
И во тьме сырого взгляда
У неё на всё ответ:
«Нет и нет». А враг не дремлет,
А лазутчик за окном
Сладострастно речи внемлет,
Что ведут они вдвоём.
Окассен ужасно хочет…
Что-то нежное сказать,
Но краснеет и бормочет:
«Зря надулася ты, мать…»
Николетт ему пеняет:
«Скучно, скучно мне, мой свет!»
А лазутчик заряжает
Конец ознакомительного фрагмента.
Купите полную версию книги и продолжайте чтение
Купить полную книгу