. В этом произведении в диалоге губернатора и княгини Трубецкой речь идет и об этапах: «ГУБЕРНАТОР: Я отпустить не вправе вам, княгиня, лошадей! Вас по этапу поведут с конвоем. КНЯГИНЯ: Боже мой! Но так ведь месяцы пройдут в дороге? ГУБЕРНАТОР: Да, весной в Нерчинск придете, если вас дорога не убьет. Навряд версты четыре в час закованный идет. Посредине дня – привал, с закатом дня – ночлег, а ураган в степи застал – закапывайся в снег! Да-с, промедленьям несть числа, иной упал, ослаб… КНЯГИНЯ: Не хорошо я поняла – что значит ваш этап? ГУБЕРНАТОР: Под караулом казаков с оружием в руках, этапом водим мы воров и каторжных в цепях. Они дорогою шалят, того гляди сбегут, так их канатом прикрутят друг к другу – и ведут. Трудненек путь! Да вот-с каков: отправится пятьсот, а до нерчинских рудников и трети не дойдет! Они, как мухи, мрут в пути, особенно зимой. И вам, княгиня, так идти? Вернитесь-ка домой!»[454]

Вот таким образом обстояло дело с этапированием осужденных к ссылке в каторжные работы и на поселение. Мы подробно останавливаемся на этом потому, что период организованного, с соответствующим правовым регулированием направления осужденных к месту отбывания наказания пешим порядком на огромные расстояния является уникальнейшим в истории наказания. Ни в одной стране, кроме России, не было указанных особенностей исполнения ссылки как разновидности лишения свободы. Пешее этапирование занимало много времени, порою до года – полутора[455]. Ссыльные, таким образом, изрядную часть назначенного судом срока лишения свободы проводили в дороге. При этом, как мы отмечали, маршрут прорабатывался со всей тщательностью. Например, в Тобольской губернии этап № 1 предполагал прохождение осужденных к каторге в с. Успенское, а затем в д. Переваловку, этап № 2 завершался прибытием в г. Тюмень и т. д.[456]

Между тем условия содержания в пути следования (в пересыльных тюрьмах) мало чем отличались от условий в каторжных тюрьмах, а зачастую были намного хуже. Об этом можно судить по известным произведениям Ф. М. Достоевского («Записки из мертвого дома»)[457], П. Б. Якубовского («В мире отверженных. Записки бывшего каторжника»)[458], Н. М. Ядринцева («Русская община в тюрьме и ссылке»)[459], Н. Г. Фельдштейна («Ссылка»)[460], В. М. Дорошевича («Как я попал на Сахалин»)[461], Д. А. Дриля («Ссылка во Франции и России»)[462], В. П. Колесникова («Записки несчастного, содержащие путешествие в Сибирь по канату»)[463] и других писателей и исследователей (упомянутое слово «канат» означало, что ссыльные передвигались, с целью исключения побегов, соединенные «канатом», или «прутом», как называли это приспособление другие авторы, например, А. Ф. Кони[464], при этом канат проходил через ушко на запястье каждого арестанта, которых могло быть до 10 человек).

Так, В. П. Колесников писал: «На нарах теснятся так, что едва могут ворочаться; некоторые помещаются в ногах у других, на краю нар, остальные на полу и под нарами… какая тут духота, особливо в ненастную погоду… здесь полное отсутствие идеи человеколюбия…, одним словом, тут истинное подобие ада»[465] (речь идет о 1828 г.). А инспектировавший в 1832 г. войска сибирского округа адъютант военного министра отмечал, что «хотя этапные и полуэтапные здания выстроены с наружнего вида и хорошо, но во внутренности оных жить… невозможно – в зимнее время по чрезвычайному холоду, а в летнее от проникающей через кровлю течи и других неудобств»[466]. К этому можно добавить, что, по сведениям А. Лохвицкого, на сопровождение ссыльных в каторгу государство должно было содержать почти восемь тысяч постоянной этапной стражи